Я думала так и не хотела облегчить ей первого шага. Больше того, я схватила учебник и хмурила брови, стараясь поймать ускользавшие строки.
И вдруг мама спросила глухим, усталым голосом:
— Женя, ты знаешь, что у твоего отца большие неприятности?
— Лагерь запретили? — вскочила я так быстро, что раскрытый учебник полетел на пол.
— Какой лагерь? — Мама даже головой мотнула, чтоб отогнать мой детский вопрос.
— А другие неприятности у отца каждый день, с тех пор как вы начали ссориться.
— Ну, ну!.. — Мама смотрела на меня спокойными, даже прозрачными глазами. — В чем ты меня еще обвинишь, Женечка?
— А в чем его обвиняют?
— Все в том же, все в том же. — Теперь мама стояла против меня, опираясь на стол, и во взгляде у нее появилось какое-то сожаление. Как если бы я была маленькая, глупая, незащищенная. — Пойми, Женечка, в жизни нельзя быть таким доверчивым мечтателем, таким… ротозеем…
— Как мой отец?
— Как твой отец, — грустно и согласно кивнула мама.
— А что он собственно прозевал? — спросила я, воинственно выставляя подбородок. — Что?
— Золото, — ответила мама тихо. И от этой тишины почему-то мурашки побежали у меня по спине. — Золото он прозевал в данном случае, Женечка.
— Как?
— А так, что другие нашли. И оно теперь «ходит» по городу. Я надеюсь, ты понимаешь, что это значит?
— На наших раскопках нашли?
— А этим занимается следователь. Отца он уже вызывал, представь себе, — мама опустилась на стул возле меня. — Не найдя, умудриться потерять, как это на него похоже…
Мама вдруг сморщилась и поднесла руки к вискам, но растерянность ее продолжалась недолго.
— Видишь ли… — через минуту говорила мама, посмотрев на меня быстро и стряхивая со лба летящую челочку «сессон». — Видишь ли, кто бы ни нашел, ответственность все равно на отце… До сих пор его репутация в этом городе была безупречна. Более того, репутация его матери и отца…
Тут она замолчала, а я успела подумать: «О погибшем во время десанта разве можно сказать так просто: «Репутация».
— Репутация его родителей в этом городке даже как бы обеспечивала его рост по служебной линии… Он не воспользовался. Хорошо. Он не воспользовался также возможностями моего отца. Гордость? А может быть, боязнь ответственности? К тому же он не честолюбив — наш папочка… Но у меня есть ты, и я хочу, чтобы ты училась в лучшем вузе страны…
— Предлагаешь сматывать удочки?
— Прежде всего ему предлагаю уехать из города, где сочли возможным вызвать кандидата наук, ведущего археолога Камчадалова к следователю, в прокуратуру или куда там еще. А ты — дура.
Логика у моей умной-благоразумной матери на этот раз явно хромала, но, обозвав меня дурой, она в чем-то была права. Все бы я ей простила в этот момент, не только «дуру», лишь бы она не добавила: «Делали бы, как я сказала, не пришлось бы слезы размазывать». Действительно, не послушавшись и поступив по-своему, мы с отцом часто попадали в глупые или смешные положения. А для мамы какая-то особая сладость заключалась в том, что, нахватав шишек, мы кидались к ней под крыло. Но ведь кидались все реже и реже? И например, услышав тот дурацкий разговор в учительской, я и вовсе обошлась без крыла.
И отец на этот раз обошелся. Похоже, что о прокуратуре мама узнала не от него.
— Кстати, как у вас там со Шполянской-младшей? — перебила мои размышления мама.
— Нормально, — буркнула я не очень охотно.
Мама посмотрела на меня внимательно.
— Ты что-то хуже стала относиться к Вике, — отметила она задумчиво, как будто это имело для нее большое значение. Или как будто наши отношения с Викой были так же важны, как ее отношения с отцом.
Я молчала.
— Не знаю, уж что вы там не поделили…
Я опять пропустила колкие мамины слова мимо ушей. Стоило ли нам ссориться, как двум девчонкам? Особенно теперь, когда мы остались вдвоем и нам обеим было плохо. Я смотрела на маму с полной готовностью помириться и старалась, чтоб эта готовность была написана у меня на лице крупными буквами. Но тут мама спросила неожиданное:
— А как у Шполянской с этим тенором в светлых брюках?
У мамы, неизвестно почему, была просто идиосинкразия к светлым брюкам.
— Нормально. Но почему тенор?
— Я же не знаю ни имени, ни фамилии. И знать не хочу. Заметь.