— Вика! — теперь настала очередь Шполянской-старшей трясти дочь за плечи, что она и проделала с большим энтузиазмом. — Вика, я знаю, тут замешан этот негодяй, этот Поливанов! Вика, отвечай, ты даже не представляешь, в какую историю можешь влететь!
— А что им представлять? Мы же до шестнадцати лет любую беду от них отводили! Привыкли на чужих спинах в рай ехать! — Мама теперь говорила медленно, достойно, безо всякой дрожи в голосе.
Еще бы! Отец не только оказался вне подозрений — можно было при помощи находки, сделанной в Викиной косметичке, всему миру объяснить — не виновен!
Мне же было как-то не по себе. С одной стороны, укрывательство кладов — уголовное преступление. С другой — Вика кинулась ко мне за помощью, а что вышло? И потом, я просто жалела Вику. И тогда, когда голова ее моталась из стороны в сторону, а на лице не было никакого, ну просто никакого выражения. И сейчас, когда мы как бы объединились против нее. А она стояла одна с той стороны стола, и на лице ее опять не было никакого выражения. Она предоставляла нам делать все, что угодно, но ни помочь, ни сопротивляться не собиралась.
— Где он, этот твой хахаль? Ты можешь сказать, где он? — кричала Шполянская-старшая.
— Как он вообще очутился в нашем городе? Кто-нибудь знает, где он прописан? — низким голосом спрашивала моя мама.
— Ты будешь отвечать?
Вика стояла бледная, заложив руки в карманы джинсов. Потом плюхнулась на тахту, на то самое место, где недавно сидела мама. Ноги ее не держали, что ли? Или ей хотелось продемонстрировать какую-то свою независимость? Я не поняла. Они тоже не поняли и продолжали кричать:
— Кто он? Кто может подтвердить, что он действительно Поливанов и действительно радист, а не проходимец? Молчишь? Так я тебе скажу…
— Об этом, Ариша, надо было раньше спрашивать, — гудела мать, — ты мне, Вика, лучше вот что скажи: ты знала о монетах? Он тебя в известность поставил?
И в это время мы все увидели: в дверях стоит отец, и, кажется, ему уже понятна сущность скандала. Когда он подошел к нам, мама, так же как Шполянской, протянула ему монетки…
Отец стал их рассматривать, и в какой-то момент я уловила: он борется с желанием подойти к «стенке», взять лупу.
— Вам, что ли, принесли, Ирина? Я же говорил: принесут. Куда им деться? Обязательно должны попытаться сбыть через зубного техника. А вы сомневались, чуть не выставили меня в субботу…
Мама пожевала губами, дернулась, и даже что-то вроде мужских желваков появилось у нее на щеках.
— Ладно, Алеша, оставь свои обиды, нам главное узнать: у тебя могло такое найтись? Нет? Ты сам абсолютно уверен и другим сумеешь доказать?
— В подобном случае абсолютно уверенным ни в чем нельзя быть. Хорошо, что хоть где-то кто-то нашел. Это — Савмак, — кивнул он мне на монету. — До сих пор была найдена всего только одна такая. И по ней историки сделали предположение…
Тут мать крикнула:
— Хватит! Хватит заниматься историей, перейдем-ка лучше к сегодняшнему дню. Сообрази, пожалуйста, как твое золото могло оказаться у этого молодчика? Кстати, вы с ним, кажется, в прошлое воскресенье ездили на раскопки? Ну?
Отец, оторвавшись от монет, огляделся вокруг: Шполянская-старшая теперь сидела, покачивая ногой довольно небрежно и стряхивая пепел с сигареты на пол. Вика все так же почти лежала на тахте, только теперь глаза ее ожили и о чем-то просили меня. Какая-то мысль по поводу случившегося бегала в них затравленно, и я не могла, хоть от всей души хотела, помочь Вике.
Отец посмотрел на всех, в том числе на меня, стоявшую у самой балконной двери.
— Какие у вас основания подозревать, что Поливанов ограбил мои раскопки?
— Он передал это Вике.
— Да, но как это оказалось у него?
— Громов! — Мама ударила себя по лбу, и я поняла: сейчас им покажется очень убедительным участие Грома в этой истории. Или в этой краже (кто как хочет, тот так и называет) золотых монет с изображением Савмака, скифа, поднявшего когда-то восстание на нашем берегу. — Громов! — повторила мама. — Поливанов увязался за Громовым на раскопки, иначе зачем бы он туда поехал, если Вика в городе?
У Шполянской-старшей губы были как будто обметаны темной корочкой, и глаза под опущенными веками блестели сухо и бегали, точно подсчитывая что-то свое. Громов ее очень устраивал, если на него можно было свалить вину. Но совершенно не устраивало, что все вопросы все равно вертелись вокруг Вики.
Между тем все забыли, а она ведь любила Поливанова, взрослого парня, похожего на белокурого негра с тайной улыбкой, спрятанной в углах твердого рта.