— По пятнадцать рэ за пару, — шептала Вика дальше с таким же безмятежным лицом, как у меня, и все это было гораздо интереснее, чем вопрос о двух непересекающихся плоскостях. Все это было даже очень интересно: Оханов, молчаливо и аккуратно сидящий на задней парте, и вдруг такой размах.
— И нам может? — спросила я у Вики, с особым усердием взглядывая на доску и даже записывая что-то в тетради.
— Нам не станет. А в ПТУ всем девчонкам такие выстрочил — фирма!
— Как ты узнала?
— А Тонька Птица в нашем дворе живет.
Тоньку я не знала, но какая разница?
— Ну, — сказала в это время наша Прекрасная Дама. — Ну, что же вы? Решили? Нет? Задачка очень проста, но с секретом. Да.
Голос у нее был, как всегда, подбадривающий, обещающий победу. Однако класс равнодушно дремал на солнышке. Последние секреты стереометрии нас решительно уже не могли заинтересовать. В мире было так много другого загадочного, непостижимого, от чего зависела наша судьба, — при чем тут непересекающиеся плоскости?
— Вы не торопитесь, только представьте себе угол наклона…
— Угол наклона Длинного к Вике, — уточнил кто-то, тоже без особого азарта.
— Угол наклона — а?.. — Она мелом постучала по доске, как бы намекая на что-то чрезвычайно интересное. Бедная, бедная Классная, на которую я смотрела будто сквозь туман. И не без злорадства.
— А ты, Камчадалова? Нет? — Меня она почему-то всегда называла по фамилии. — Не догадалась?
— Нет, — мотнула я головой и самым наивным голосом предположила: — Может быть, Денисенко? А я, к сожалению, не люблю отгадывать секреты. В крайнем случае, я их подслушиваю.
— Да? — Лариса Борисовна нерешительно повертела мелок, прежде чем положить его, отошла от доски и стала около меня; приходилось задирать голову, чтоб рассмотреть ее яркие губы и золотую, литую копну волос. Я думаю, Лариса могла догадаться, на что я намекаю.
Она провела рукой по нашей с Викой парте, как мама проводит по моему столу, выясняя, а не вовсе ли я заросла пылью, и пошла дальше, покачивая своей волшебной талией, какой не было ни у одной из нас, хоть перебери сплошь девятые и десятые.
Я смотрела ей вслед почти с грустью, но задачу решать мне действительно не хотелось. Зачем? Что могла изменить в моей жизни решенная задача? Я усмехнулась и приподняла руку и опять увидела в ней золотую чашу-фиал, по краю которой напряженно и быстро скакали низкорослые кони.
Сразу же после урока мы отправились в сарай проверять: а что там поделывают прошлогодние факелы? В каком они состоянии? До восьмого оставалось два дня, и по-настоящему факелами надо было бы заняться по крайней мере неделю назад.
— Ну, тут же раскопки надо производить, — сказал Володька Громов, когда мы вошли в пахнущую сыростью темноту сарая. — Тут до культурного слоя не докопаешься!
Громов любит подчеркивать свое прямое отношение к археологии. В углу сарая навалом лежали лопаты, грабли, метлы — весь инвентарь для субботников. В полутьме белели новенькие черенки… И Громов схватил одну лопату, поднял «наперевес», как будто в самом деле собирался идти в штыковую атаку. И лицо его сразу затвердело. Как будто он в такую атаку уже ходил.
Но в этот момент Вика ткнула его в спину:
— Ну, как скажешь, будем мы или не будем докапываться до сути, Гром? Не забывай: нам еще шестиклассников на шею навесили…
— Была охота в няньках ходить, — буркнул, как будто ему было сто лет, Мишка Пельмень. — Не шефство мы над ними держим, я вам скажу, а инициативу своими руками убиваем и закапываем.
Голос у него тянулся противный, и за работу браться он не собирался, стоял, облокотясь о черенок лопаты, ныл.
— У тебя, Мишка, няньки, наверное, никогда не было? — Шунечка Денисенко спрашивала своим прозрачным голоском, но каждый в классе понимал: сейчас зубки свои она о Пельменя поточит. — Никогда-никогда? Никакой няньки?
— Чего это ты?
— А того, что инициатива у тебя богатая…
— Какая еще инициатива? — насторожился Пельмень.
— Частная, Мишенька, частная.
— А хоть бы и частная? Инициатива есть инициатива! — Мишка теперь стоял в позе хозяина жизни, опираясь на лопату и выставив ногу. — Газеты надо читать или с Оханом беседовать.
— Это насчет штанов, что ли? — засмеялась Вика. — Охан, Андрюша, сшей и мне блестящие! Денискина не слушай, Денискин — дурачок.
— И мне — по старой дружбе, черные — «диско».
— Не по дружбе, Элька, а по пятнадцать рэ!