Циньцинь едва удержалась, чтобы не прыснуть. Этот шкаф с книгами навел ее на мысль о том, что в нем такая же неразбериха, как в голове Фу Юньсяна и его приятелей, и, что туда ни положи, ничего не поможет. Что ж, живем в век синтетики, да разве сама она не выучилась недавно добавлять в красный чай сливки?..
— В следующий раз возьму реванш, — вдруг сказал Гань и, смеясь своим странным смехом, со стуком смешал кости.
Фу Юньсян выключил магнитофон и включил телевизор: показывали какой-то балет.
— Погляди, как скачет. Красавица!
Ямочка повернулась и уставилась на экран, причмокивая губами.
— Представляю, сколько у этой девочки поклонников!
— Да ей за сорок! — перебил Блоха. — Это же знаменитая артистка!
— А что толку, что знаменитая? Славой сыт не будешь, — сказал Фу Юньсян.
— А то, что ей денежки платят не только за выступление, но и за репетицию! И жалованье у нее огромное, чтобы лучше старалась. — Гань вытащил сверкающую зажигалку.
— Послушай, Блоха, помоги достать подешевле двухдорожечный японский маг «Санъё». Очень надо, — заискивающе проговорила Ямочка.
— «Санъё» уже вышел из моды. За границей теперь самая лучшая марка «Панасоник», с компьютером и двумя дорожками. Красота! — Блоха вильнул своим широким задом. — А купить маг мне ничего не стоит. Положись на меня. Я вот купил мотоцикл — его везут из Гуанчжоу, через три дня доставят. Была бы валюта, а купить все можно.
Ямочка ахала, таращила глаза и восхищалась Блохой.
— Какие сейчас в моде сигареты? Из импортных — «Мальборо»?
— Я предпочитаю «Сильвер стар».
— Говорят, в Пекине теперь вместо пива подают «гэвасы».
— Подумаешь! Скажи Ганю, он тебе целый ящик достанет.
— Какие звучные иностранные слова! Виски, коньяк, квас. Даже жарко становится. Говорят, американское яблоко стукнешь, а оно все равно три дня не чернеет.
— Циньцинь, ты принесла то, что обещала? — вдруг спросил Фу Юньсян и потянулся к пачке сигарет, брошенной на стел Ганем.
— Принесла.
Циньцинь пошла к вешалке, порылась в кармане пальто. Речь шла о валютных чеках, которые выпросила у знакомых ее мать. Но в кармане ничего не было.
— Кошелек потеряла? — встревожился Фу Юньсян.
Она растерянно кивнула, тут же сообразив, куда делся кошелек…
— Жулье, карманники!.. Знают, у кого красть. Сразу увидели, что дура! Ну что стоишь как вкопанная? — Он злился, кричал, метался по комнате. — Там еще были деньги?
— Юань с мелочью и продталоны, — неохотно ответила девушка.
Он облегченно вздохнул и пошел к телевизору поправить антенну.
— Хм, карманники!.. — лениво проговорил Гань. — Сволочь подлая, мать их! Безработные! Что им прикажете делать, работы-то нет. А ведь они не родились воришками. Годами ждут работы, сколько же можно объедать родителей. Теперь при виде денег сатанеют… У нас на оптовой базе есть лоточники, всей семьей торгуют, как увидят грош, глаза кровью наливаются, весь день бегают, разносят кровяную колбасу да ребрышки, а заработок на всех меньше сотни…
— Да еще тебе дать надо, чтобы отпустил дефицитной свиной печенки. Верно? — язвительно сказала Ямочка.
— А сама не такая? Замуж хочешь только за гонконгца. Девчонки из театра, которые служанок играют, уехали с гонконгским антрепренером, хотя ни слова не знали по-гонконгски и разговаривать с ним не могли. А почему? На денежки польстились! Так что нечего ломаться и строить из себя невесть что! — Гань сдул с сигареты бело-серый пепел.
Ямочка покраснела от обиды и обратилась за поддержкой к Циньцинь.
— Ну и что, если ради денег? Кому я мешаю? Главное — не делать людям зла. Правда, Циньцинь?
Циньцинь рассеянно кивала, она думала о своем и не прислушивалась к разговору.
— Не приставай к ней, — вмешался Фу Юньсян. — Она одна знает своего бога. Ее библию никому не понять, сколько лет твердит, что помогать людям — счастье. Давай лучше я тебе отвечу, я в этом деле разобрался. У меня свой жизненный принцип: клади сахар в рот себе, а не чужому дяде. Человек по натуре своей эгоист. По натуре, поняла? А с натурой ничего не поделаешь…
— Это уж точно, — поддакнул Гань, не в силах унять нервную дрожь в ноге. — Думаешь, на свете есть бескорыстные люди? Брехня, хорошо, если не все себе гребут, сочетают личное с общественным…
— По-твоему, герои, которых загубила «банда четырех», такие, как Чжан Чжисинь, тоже эгоисты? — не выдержала Циньцинь. Она взяла со стола конфету, но не стала есть, и то развертывала ее, то снова завертывала.