«Нет такого человека, — утешала себя Циньцинь, — если я до того дошла, что должна прибегать к посторонней помощи, то стоит ли дальше жить? Фэй Юаня я полюбить не смогу. Это точно. Пропади пропадом всякая любовь. Никто мне не нужен. Я работаю на заводе — разве этого мало? Можно и без любви прожить. Все равно солнце всходит и заходит. Что это со мной? Почему я стала такой бесчувственной? Разве я не убежала от зеркала потому, что бегущий олень так легко и быстро скачет? Разве не потекли у меня по щекам слезы? Сердце мое дрожит и плачет, но кто его услышит? Неужели в этом холодном краю нет хоть одной нежной души? Нет, нет…»
Раздались оглушительные, восторженные возгласы, аплодисменты, топот ног, словно лед тронулся на реке. Она не заметила, как забрела на каток. Раньше, чуть выдавалась свободная минута, бегала смотреть хоккей. Там кипела жизнь — яростная, радостная, отважная, жизнь сильных и сметливых людей. Вот и сегодня ноги сами понесли ее на каток. Снег опушил ресницы, от ходьбы ей стало жарко, она раскраснелась.
Спортсмены в разноцветных костюмах носились по льду, словно огненные звезды. Казалось, прыгают яркие пятна. Когда спортсмены оказались близко от Циньцинь, она видела их возбужденные, блестящие глаза. Клюшки гребли по льду, как весла. Шайбы почти не было видно, она кружилась, взлетала, уносясь от охотников в шлемах, как волшебная птица. Ребята боролись отчаянно, они бегали с такой быстротой, что у зрителей дух захватывало и в глазах мелькало. Яростная баталия на льду делала все житейское будничным, незначительным, скучным.
Коньки свободно скользили по льду, как шасси у взлетающего самолета. Это и есть настоящее счастье! Кто умеет скользить по льду, тот рано или поздно оторвется от земли и взлетит…
Коньки — давно позабытые друзья! Ваши тонкие лезвия выдерживают вес человека — и справляются. Чтобы быстро скользить на узеньких полосках стали, нужно соблюдать равновесие. Чем отличается каток от подмостков, на которых проходит человеческая жизнь? Неведомо, когда ты споткнешься и упадешь, далеко ли тебя забросит судьба, а подымешься — скользи снова. Ты же всегда мечтала, чтобы люди смело вставали и выпрямлялись…
Ты бежишь, ты летишь, ты стремительно бороздишь лед, словно ты родилась на свет для того, чтобы чертить по льду борозды. Так разве же не вышли вновь на лед звезды фигурного катания и чемпионы хоккея? Впрочем, это неважно; совсем неважно, потому что залитый водой лед за одну ночь стирает с себя все накопившиеся борозды и шрамы. Они остаются только в истории спорта, а катку страшны безлюдье и пустота, а не свистящий звук разрезаемого льда…
Рядом с ней схватились двое — в красном и в голубом. И не успели зрители опомниться, как один из них вылетел за зеленый бортик и бухнулся в снег под большим тополем; парень катился прямо к ней. Зрители закричали в тревоге; Циньцинь бросилась поднимать пострадавшего.
— Ушибся? Больно? — взволнованно спрашивала она, стоя в снегу на коленях. Парень был очень бледный.
— Ничего, — с трудом проговорил он. На лбу у него пульсировала жилка. Он напрягся всем телом, уперся руками в снег и поднялся, как раненый боец. Он стоял в глубоком снегу, и пар шел у него изо рта. А к нему уже со всех сторон бежали: зрители, игроки, тренеры.
— Здорово ушибся?
— Озверели, бесстыжие, сталкиваются лбами, думают таким образом счет изменить, — возмущенно кричал кто-то.
— Ну и ну! — вдруг крикнул пострадавший. — Я и не знал, что у меня такие крепкие кости! Потрещали — и ничего!
Он зашагал к бортику и ловким движением перемахнул через него.
До чего же знакомый голос! И лицо тоже. Облокотясь о бортик, парень смотрел на нее с благодарной улыбкой.
Она едва сдержала готовый вырваться крик. Как он попал сюда? Несчастный, замученный, он еще может шайбу гонять? В хоккейных доспехах его не узнать, закован, как средневековый рыцарь. Неужели это он, скромный и молчаливый, а здесь сильный и дерзкий. Она ни за что не поверила бы, если бы не увидела собственными глазами. Сколько энергии и силы! «Я не знаю тебя, но хорошо помню. Ты — сирота, рос без матери».