Ей приснилось, будто она едет по бескрайней снежной равнине верхом на молодом олене. Спина у него блестящая, теплая. На снегу растут кактусы. Они тянутся к ней своими колючими лапами. Олень увит золотистыми цветами весенней сливы, лепестки падают, кружатся в воздухе, превращаются в снежинки…
Она проснулась, едва рассвело. В призрачном зимнем свете все вокруг дрожало и расплывалось. Падал снег.
Снегопад был густой, за окном все белым-бело, и даже высокие березы во дворе скрылись за белой пеленой. Мутное, серое небо угнетало, как цинковый лист, мешая свободно дышать. Снежные хлопья тяжело, грузно ложились на землю, чтобы больше никогда не подняться. Она сама тоже…
Кто сказал, что снег легкий? В Сибири, например, целая деревня может оказаться погребенной под снегом до самых крыш; с Тянь-Шаня сходят грозные снежные лавины; в Харбине трамвай пробирается между снежными валами… Снег ложится пластами, все толще и толще… как наслаивается в сердце отчаяние, чтобы больше никогда не растаять…
Все в доме спали, одна Циньцинь бодрствовала. Она никак не могла забыть разыгравшийся накануне скандал.
В комнату к Циньцинь ворвалась обезумевшая мать, она хватала все, что ей попадало под руку, швыряла на пол и орала:
— Бесстыжая! Плюнула человеку в лицо, ну а я тебе плюну, вырастила тебя на свою голову!
Мать буйствовала до полуночи. Отец, который давно бросил курить, курил сигарету за сигаретой и вздыхал:
— Вот беда, вот несчастье, как же так случилось? Как я людям в глаза смотреть буду?
Затем в полном составе явилась семья Фу Юньсяна, торжественно, официально, «для переговоров на уровне чрезвычайных послов». Мать Фу Юньсяна зачитала тридцать два пункта, из которых явствовало, что ее сын подло обманут, что Лу Циньцинь опозорила и его, и всю его семью, за что несет полную ответственность. Старшая сестра жениха вела себя словно сваха, которую обвели вокруг пальца.
— Поищи другого, — кричала она. — Посмотрим, кого ты выберешь. Студент не подойдет, техник тоже; инженера обзовешь дураком! Профессора тебе надо? Да у профессоров куча детей! Высоко летаешь, а где сядешь? Судьба, как бумага, рвется. Смотри, как бы в девках не остаться…
Циньцинь решила молчать. Они допоздна шумели, но она слова не вымолвила. Сидела с безучастным видом, а мать с отцом, виновато улыбаясь, без конца извинялись. Циньцинь их жалела — наверное, не избежать им людского осуждения, — и, когда семья Фу Юньсяна наконец покинула дом, долго плакала, забившись в угол. Уже ночью Циньцинь пришлось выдержать двухчасовую атаку тетки, сестры отца. Наговорила она много, но все сводилось к одному: «Замуж надо выйти непременно. А выйдешь, хороший ли муж, плохой ли — терпи. Сама выбрала. Не понимаю, чем плох Фу Юньсян». «Не хочу за него замуж! Лучше всю жизнь одна проживу, — в отчаянии думала Циньцинь. — Никто меня не понимает!» И она снова заплакала. Последнее время глаза у нее были на мокром месте.
Тетка ушла, ворча и негодуя. Циньцинь вместе с ней спустилась по лестнице и проводила до дверей. Ей было совестно, что из-за нее пожилая женщина, под шестьдесят, прибежала среди ночи. У входа стоял человек; судя по его виду, он сильно продрог на холодном ветру. Только тетка отошла, как он направился к Циньцинь и крикнул:
— Постой-ка!
Это был Фу Юньсян. Видимо, он пришел вместе со своими родными, но наверх не поднялся и до сих пор стоял на улице. Одну руку он держал в кармане пальто, а другую — за спиной, дышал хрипло и часто.
— Порвать со мной хочешь? Почему же раньше молчала? В чем я перед тобой виноват?
— Знаешь, — тихо произнесла Циньцинь, — бывает, человек не сразу может разобраться в своих чувствах. Для этого нужно время… Ты не виноват, я одна во всем виновата — и перед тобой, и перед самой собой…
Он упал на колени, обхватил ее ноги, что-то звякнуло и покатилось в снег.
— Циньцинь!.. Вернись, одумайся… Все будет хорошо… Я не могу…
Она едва не упала, ощутив запах бриолина, исходивший от его волос. Она не помнила, как вернулась в дом; шла, спотыкаясь, под ногами скрипел снег. Она из окна увидела, что он все еще стоит под фонарем.
Ночью шел снег и засыпал следы Фу Юньсяна. Лишь в душе следы пережитого остаются на всю жизнь. Удачи и неудачи, взлет и падение, несправедливость — они остаются на всю жизнь. Можно оступиться, потом исправить свою ошибку, но в душе сохранится след. Стоит ли мучиться, суетиться? Разве не могут загубить жизнь сплетни и пересуды, хула? Снежинки, когда их множество, способны свалить огромное дерево, а человек не дерево, он травинка, ее может вырвать с корнем порыв ветра.