Эддингтон сравнивал физика с Прокрустом, «чьи анатомические исследования роста путешественников выявляют лишь длину постели, на которой он заставлял их спать». «Но все-таки я не думаю, — продолжал Эддингтон, — что мы допускаем непозволительно вольное обращение со Вселенной, хотя и обходимся с ней по-прокрустовски». Рассматривая физическую реальность как «синтез всех возможных физических аспектов природы», Эддингтон считал такой синтез полностью субъективным. Смысл своего высказывания он пояснял следующими словами: «Реальность мы получим только тогда, когда мы скомбинируем проявления, соответствующие всем мыслимым точкам зрения», т. е. необходимо «принимать во внимание всех мыслимых наблюдателей». Если мы отвергнем права внеземных наблюдателей, продолжал Эддингтон, то «мы должны будем стать на сторону инквизиции против Галилея»[8].
Отсюда Эддингтоном были сделаны противоречивые выводы. С одной стороны, Эддингтон допускал, что «существуют законы, которые, по-видимому, имеют свое местопребывание во внешней природе»“ (главный, если не единственный из них — закон атомистичности). С другой — считал, что материальный мир субъективен (в смысле «селективного субъективизма»): «то, что мы понимаем под Вселенной, является в точности тем, что мы сами вкладываем во Вселенную, чтобы сделать ее понятной»[9]. Хотя физика занимает почетное место в системе человеческого знания, «все-таки по отношению к природе вещей это знание — только пустая скорлупа, символическая форма. Это — знание структурной формы, а не знание содержания. Во всем физическом мире разлито неизвестное содержание, которое, несомненно, должно быть сущностью нашего сознания».
Эддингтоновский образ «сети», которая служит средством научного познания, получил большое распространение в философии и эпистемологии науки. Заметим только, что ранее он возник в философских размышлениях H.A. Умова[10], который, однако, не считал эту сеть субъективной. И на самом деле, она создается в процессах диалога человека и природы, причем ячейки ее перестраиваются, когда возникает необходимость захватить в сеть все новые объекты. В качестве ячеек сети можно рассматривать и космический телескоп «Хаббл», и спутники, исследующие, скажем, анизотропию реликтового излучения, и систему фундаментальных физических теорий; их связка оказывается в наши дни несколько «дырявой» и требует «починки», т. е. создания Теории Всего.
Вызывает несогласие и априоризм в той форме, какую ему придал Эддингтон. К. Лоренц, раскрыв природу кантовского априоризма, показал, что наш познавательный аппарат был развит в ходе родовой истории человека. Субъективные структуры познания сформировались в ходе адаптации к внесубъективной действительности. (Можно добавить, что то же касается и архетипов коллективного бессознательного, понятие о которых было введено К.Г. Юнгом). Сущность нашего сознания не оторвана от породившего нас мира и не противопоставлена ему.
Далее, фундаментальные теории физики не являются «обобщением» опытных данных, но, как сказал А. Эйнштейн, они «навеваются» опытом. Они также проверяются опытом, который является критерием выбора между конкурирующими теориями. В современной космологии эта роль опыта более чем заметна. Эддингтон считал образцом воплощения своих эпистемологических принципов «фундаментальную теорию», объединяющую микро- и мегамиры. Но она не вызвала отклика в научном сообществе и не привела к эвристически ценным результатам, что не свидетельствует об эффективности эддингтоновского пренебрежения к опыту в решении проблем фундаментального знания. Нельзя согласиться и с тем, что мы познаем лишь структурную форму вещей, которая соотносительна с углублением научного знания.
Многие исследователи Вселенной при обсуждении проблемы «теории и реальности» ссылались преимущественно на философию Платона, среди них Дж. Джинс и Р. Пенроуз.
10
'