Эддингтон, Джинс и Пенроуз обсуждали одну из самых фундаментальных философских и эпистемологических проблем о природе математических форм и символов, которая бросает вызов самым разным философским течениям, включая антропологические. Откуда у человека взялась способность «открывать» или «изобретать» структуры, описывающие реальности, которые выходят, как будто, неизмеримо далеко за пределы его «жизненного мира»? Без ответа на этот вопрос будет неполной любая концепция человеческой природы. Но, несмотря на множество усилий, эту проблему пока нельзя считать решенной.
С позиций реализма рассматривают основания физики и космологии многие выдающиеся исследователи, например, Б. Грин. Вопрос о реальности, который он называет «одновременно и всеобъемлющим, и ускользающим», для Грина исходный: «что есть реальность? Мы, человеческие существа, имеем доступ только к нашему внутреннему опыту ощущений и мыслей, поэтому как мы можем быть уверены, что они истинно отражают внешний мир?». Физики «остро чувствуют, что видимая реальность — материя, эволюционирующая на фоне пространства и времени, — может оказаться совсем не похожей на ту, другую реальность, лежащую за пределами видимого (если она существует)». Тем самым, Грин не сомневается в существовании внешнего мира помимо человеческого сознания и ставит проблему его отражения в знании. Это отражение совершается сквозь призму разных научных теорий, которым соответствуют свои типы реальностей: общей теории относительности и квантовой механики. Каждая из этих теорий претендует на универсальность, но между ними — «фундаментальный конфликт». По словам Грина, «конфликт между известными законами означает несостоятельность в попытке понять глубокую истину вещей»“. Необходима единая теория, которая позволит создать концепцию «объединенной реальности». Главным претендентом на эту роль является для Грина теория суперструн. Грин, подобно Платону и Джинсу, стоит на той точке зрения, что «реальность, которую мы ощущаем, является лишь слабым отблеском настоящей реальности»[13]. Но это утверждение Грина, по собственным его словам, не содержит в себе никакой мистики, ничего сверхъестественного. Наука подошла к новым и непривычным типам физической реальности, которые не присутствовали в нашем прежнем опыте.
Много внимания проблеме взаимоотношения научной теории и реальности уделял С. Хокинг. Свою позицию он сформулировал так: «Если то, что считать реальным, зависит от нашей теории, как же мы можем сделать реальность основой нашей философии? Я бы назвал себя реалистом в том смысле, что признаю существование вне нас Вселенной, ожидающей, когда ее исследуют и поймут. Я считаю, что позиция солипсиста — якобы все сущее есть наше воображение — это пустая трата времени. Но без какой-либо теории мы не можем выделить, что же во Вселенной реально». Но далее он совершает поворот от реализма к позитивизму: «Поэтому я принимаю точку зрения… что физическая теория — это просто математическая модель, используемая нами для описания результатов наблюдений. Теория является хорошей, если модель изящна, если она описывает большой класс наблюдений и предсказывает результаты новых наблюдений. В противном случае не имеет смыла спрашивать, соответствует ли теория реальности, так как мы знаем, что реальность зависит от теории». Он добавляет: «Нехорошо апеллировать к реальности, когда у нас нет независимой от модели концепции этой реальности». Эта позиция близка позитивизму.
Признавая существование внешнего мира в качестве исходного пункта научного исследования, Хокинг считает, таким образом, что научные теории не соответствуют реальному миру. Он выступает против «невысказанной веры» в независимую от модели реальность, которой отличалась классическая концепция реальности. Под реальностью Хокинг понимает, таким образом, определенную концепцию реальности, ее образы или модели в знании, которые, в самом деле, зависят от теории.
13
Там же. С.26.
Г