«Тинте», хоть и маленькое, находилось совсем рядом с Пуэрта-дель-Соль — а это сердце Мадрида. Если память не подводит, оно было на улице Альварес-де-Гато, в доме номер два. Самый центр — клиенты хорошие, только поворачивайся. Я там проработал года три. Стирал, гладил, раскладывал одежду. Мадрид узнал вдоль и поперек. Вечерами мы играли в карты или в домино, ели хрустящие крендельки или шли в «Месон де ла Масморра», где подавали вино с разной закуской. Мадрид жил весело, но уже тогда начались разные трудности, потому что Франко, засевший в Марокко, вовсю угрожал республиканскому правительству. Чувствовалось, что обстановка накаляется. В нашей «Тинте» мы все были за Левую республиканскую партию. А как же иначе? Республиканское правительство для нас, для трудовых людей, столько сделало и сколько еще собиралось сделать! Но в Мадриде не все думали одинаково. У правых была большая сила, а у левых меж собой все время какие-то споры. Я не политик и то берусь сказать, что единством и не пахло. Мадрид бурлил. Да что Мадрид, вся Испания бурлила. Я стал откладывать деньги на всякий случай, и меня за это очень осуждали. Вечерами торчал в «Тинте» безо всякого дела, штаны просиживал. Анисето и все остальные отработают — и гуляют в свое удовольствие. В карты играют, в домино. А я — нет. У меня в голове — подсобрать денег и вернуться в Гавану хоть на несколько годков. В эту пору я познакомился с Хосефой Гарай и закрутил с ней любовь. Я ее привел к нам в «Тинте», и она гладила бесплатно. У нее все так выходило — любо-дорого смотреть. С ней нам было чем заняться. Еще она писала под мою диктовку письма деду, в которых я твердил одно и то же: вы должны поддерживать Клеменсию, заботиться об овцах и детях, ухаживать за виноградником, чтобы снова не посох, и ждать меня, потому что я скоро вернусь. Тут уж я врал безбожно — думать не думал туда возвращаться. Тем более после того, как там побывал. А ведь скучал по деревне, слов нет, скучал. Жилось бы у них немного повеселее, повольготнее, и не такая бы нужда, голод! А что до красоты, так в жизни я не видел ничего краше галисийских холмов, затянутых дымкой, не видел таких рек и такой сочной зелени. Вспоминаешь это — и на душе теплеет, а вот когда ты в деревне — ни тебе работы, ни развлечений, ну, ничего… Словом, в такое тревожное время я остался в Мадриде, и там меня застигла война. Кто бы думал, что я сунусь в эту войну без оглядки!
В один июльский день тридцать шестого года — жара стояла сухая, духотища невозможная — я отправил Хосефу в Бильбао вечерним поездом. Зачем же ей оставаться в Мадриде? Что я, последний эгоист, чтобы держать ее при себе! Война уже шла вовсю, и Хосефа, как и многие другие, волновалась за своих родных.
— Садись в поезд и уезжай с ними. А я останусь, мало ли что…
Анисето с приятелями, молодцы, сумели мне втолковать, что в Испании никогда не было правительства лучше, чем это, республиканское. Да я и своим умом все понял. Людям дали свободу говорить, многие рабочие сделались руководителями профсоюзов, церковников осуждали по справедливости, людей никто не неволил. Женщины получили право голосовать, и приняли закон о разводе. Хоть верь, хоть нет, но я впервые в жизни ввязался в политику. Власть-то была по-настоящему справедливая. После отъезда Хосефы я написал деду письмо, которое больше смахивало на политическую листовку. Это мне передалось настроение мадридцев. Я прочел письмо Анисето, и он сказал:
— Надо же, Мануэль, я очень горжусь тобой!
Через несколько дней в нашу «Тинте» угодила бомба, и все мы остались на улице, без крыши над головой. Нам на редкость не повезло. По-моему, это была первая бомба, которая упала в центре Мадрида. Ухнула прямо в дом номер два по улице Альварес-де-Гато. Мы, спасибо господу богу, уцелели каким-то чудом. Выскочили живые, а куда деваться? Все погорело, в кармане ни одного сентимо, ну, и прямым ходом в казарму, на призывной пункт. Словом, едва в Мадриде началась гражданская война, я стал милисиано. В казарме, где мы проходили военную подготовку, нам дали серые комбинезоны — «моно». Мне при моем росточке комбинезон оказался совсем велик, и пришлось весь лишек собрать сзади под ремень. Я был похож на коровью тушу, подвешенную на крюк. Рукава широченные, а каска попалась совсем маленькая, будто для карлика. Стрелять я учился из пистолета «Астра». Эти пистолеты у врагов захватили. Тогда у меня была даже фляжка. Дальше, когда дело приняло серьезный оборот, воду мы пили из ладоней, если было где раздобыть. Все поначалу казалось невзаправду. Весь Мадрид был уверен в быстрой победе. Никто и не подозревал, какая страшная беда нас подстерегает. На войне кругом одни неожиданности. Ты думаешь, бой проигран, а оказывается, нет — выигран. И наоборот. Последнее слово за пулей, не за пышными речами. По первости Мадрид кипел ключом, у всех настроение приподнятое. Упадет бомба — народ кричит: «Да здравствует Республика!», «Они не пройдут!». Потом стихнет, жизнь идет своим чередом — трамвай и все, как положено, и вдруг — снова бомбы! Война — это страшный сон наяву. Сейчас я расскажу по порядку.