Впервые в жизни он совершал бестактные поступки, не задумываясь о том, что может еще об этом пожалеть.
— Сегодня вечером ты просто несносен, — шепнул ему на ухо Хайме, проходя мимо под руку с высокой, русой, кареглазой женщиной. — Что с тобой, дружище? Расстроился из-за полицейской машины? Да это ж пустяк!
Габриэль продолжал в задумчивости бродить по всему «Кантри». Вечер был в разгаре. Одна за другой подкатывали машины с шикарной публикой — старыми и молодыми женщинами, толстыми и худощавыми мужчинами, все хорошо одеты, все улыбаются.
Группа мужчин обсуждала последнее нашумевшее преступление: юноша по фамилии Асуэла был найден в парке мертвым, изрешеченным пулями и с ниппелем на груди[18].
— Асуэла, — сказал сенатор Серрано. — Эта фамилия меня раздражает, сам не знаю почему. Название плотничьего инструмента[19], фамилия мексиканского писателя[20], но почему-то это меня волнует. Что до имен, тут, знаете, бывают удивительные совпадения. Знавал я некоего Симона Боливара, негра, черного как уголь; и как-то много лет назад мне представили Джорджа Вашингтона, он был сыном уроженца Ямайки и работал механиком на сахарном заводе…
Послышались сдержанные смешки. Габриэль взглянул туда, куда смотрели все. В зал входила странная пара, и все на нее уставились. Мужчина был очень стар, но держался прямо и изящно; женщина — почти девочка, красивая, улыбающаяся.
— Это миллионер Ферра, — сказал Тинито Сокаррас за спиной у Габриэля. — У нее должен быть ребенок, и старик повсюду об этом трезвонит. Ему девяносто лет, ей шестнадцать. Всем известно, что ребенок не от него. Младшему сыну Ферра — шестьдесят, он уехал в Европу, чтобы не видеть, как насмехаются над стариком. А тот уже прадедушка, и все как положено.
— Но, послушай, Тинито, бывают такие случаи.
— Ну да, и, по правде сказать, старик теперь в состоянии эйфории. Каждый день его секретарь Агустин приносит ему полную корзину крупных устриц и черепашьих яиц. Возбуждающее, понимаешь? Чтобы прибавить ему мужской силы, это, знаешь ли, is very good[21].
— Зачем же, если он уверен, что еще петух хоть куда?
— Так-то оно так, но на его курочку влезал другой домашний петух. Догадываешься, кто?
— Конечно. Фико Аргуэльес, сын кондитера. Он — компаньон Яхта.
Габриэль почувствовал, что его трогают за плечо. Рядом с ним стоял Отпрыск Бустаманте.
— Скажи, Габриэль, который час? — попросил Отпрыск.
Габриэль полюбопытствовал, где же его часы, и Отпрыск признался, что он бросил их в вазу с пуншем в тот момент, когда Аурелио Марино зачерпнул там пунш, чтобы предложить бокал Тине Альфонсо. Отпрыск был ужасно расстроен. Его жест не произвел впечатления — Тина и Аурелио не обратили на него ни малейшего внимания. Габриэль понял, что Отпрыск замышляет еще какую-то пакость. Вытащив большой серебряный портсигар с изображением Утенка Дональда на крышке, он предложил Габриэлю толстую сигару «Партагас». Габриэль не решился отказаться. Отпрыск на него почти не смотрел, но Габриэль знал, о чем он думает: «Тина плавает в бассейне. На голубоватом парапете стоит стакан виски со льдом. Тина выходит, с нее струится вода, вот она, такая великолепная в красном купальнике в стиле Эстер Уильямс[22]… Но что это? Нет, не может быть. На другом краю ее ждет мужчина в плавках, и Тина идет к нему и только ему смотрит в глаза? Кто же этот мужчина?» Отпрыск закрывает глаза, чтобы отогнать ненавистный образ. Это Аурелио Марино!
Сигара выпадает изо рта Отпрыска. Однако приступ прошел. И Отпрыск остался на месте, одержимый навязчивой идеей и смутно представляя себе Габриэля неким якорем спасения. Он снова достал портсигар, вынул другую сигару и надкусил ее. Чиркнув по спичечному коробку в золотом футляре, на лицевой части которого был изображен миниатюрный Утенок Дональд, Отпрыск поднес спичку к сигаре Габриэля и к своей.
Габриэль, выпустив клуб дыма, осведомился о Кларе Менендес. «Клара Менендес?» — вопросительно глянул Отпрыск, приоткрыв рот с таким выражением, будто хотел сказать: «Почему ты меня спрашиваешь?» Нет, он о ней ничего не знает уже давно, и, по правде сказать, Клара Менендес его совершенно не интересует. Настолько не интересует, что он, Отпрыск, даже не помнит, ноги у нее худые или полные. Габриэль смутился. Просто ему нечего было сказать своему неожиданному собеседнику, да тут еще эта сигара, и он, полагая, что надо быть вежливым, не нашел ничего лучшего, чем спросить у Отпрыска о той, которая, как думал Габриэль, ему нравится. Но, очевидно, спрашивая о Кларе Менендес, он совершил оплошность.