— Но кто говорит все это? — сказал Габриэль, с досадой поднимаясь. — Кто это говорит и пишет, спрашиваю я? Каким масштабом ценностей тут пользуются? Это по большей части взгляды людей, живших на других широтах, взгляды иностранцев, формулы, которыми они нас меряют согласно своим меркам. Послушать их — мы остроумны, легкомысленны, бесстыдны, примитивны, непоследовательны, добродушны, чрезвычайно откровенны, крайне искренни… Такой образ тождествен нашему народу лишь условно, и портрет непохож. Вам непонятно? Допускаю, что поверхностное и внешнее столь же истинно, как глубинное; но подумайте о наших исторических поворотах, о наших вершинах: «клич из Ла Демахагуа»[85], великолепный Капитолий[86]. Да что говорить… Если хотят нас лишить даже столь свойственного нам бескорыстия!
«Да, «Гнездышко» было славным дельцем, только мне больше нравилась военная форма. И бабы! А они, особенно кто там помесячно работал, знать меня не хотели. «Ты, Громила, нос не задирай. Знай свое место». Потому я и попросил у капитана помощи. Но его подручным я не стал, пока не случилось дело с Красоткой; она, знаете, вздумала его донимать, хотела быть у капитана единственной. По правде сказать, артачиться она стала после того, как обрыдла капитану и он передал ее мне, чтобы я ее утешил. И вот она подкараулила, когда капитан заснул и хотела плеснуть ему в глаза серной кислоты… Ну, он взбесился! Словом, кинул я ее в ванну и прикончил. Не ударил ни разочка, ни-ни. Заставил воды наглотаться, чтобы потом сошло как самоубийство. Взял ее, знаете, вот так и повернул, чтобы вода заливала, а она-то голая была. Красотка глядит на меня, глаза перепуганные, но не кричит. Потом привел я народ и говорю: «Какой страх! Глядите, девочки!» Это, знаете, капитан мне сказал: «Сотри ее с карты», а сам отправился обедать с Росалией. Потом еще было дело с Окендо, с моряком, и позже с теми революционерами…»
— Мы прошли через этапы настоящего паралича, — продолжал Орбач. — А вы представьте себе периоды взрывов, мятежей. Везде царит недоверие. Кто рискует жизнью ради какого-то дела, того считают «пройдохой» и к тому же идиотом. Это времена «пройдох» и «дурачков». Потому наслаждение жизнью в такую пору граничит с пороком.
— Я не вполне понимаю, — осмелился вставить Гарсиа.
— И все же это понятно, понятно. Спросите-ка лучше самих себя, я только описываю некую ситуацию.
— Не слишком ли часто мы смеемся? — весело заметил Марсиаль.
— И вы туда же? — сказал Гарсиа. — Но ведь бесспорно — иногда мы и плачем! Можно еще прибавить, и с уверенностью, что мы несколько робки, что социальное и физическое неравенство заставляет нас весьма часто испытывать чрезмерный стыд…
— …И что мы — как бы получше выразиться — безудержны и благородны. Так ведь? — решился Габриэль вступить на территорию, которую, по его мнению, он мог сдать. — Однако зачем постоянно твердить, будто мы живем только настоящим? Это же штамп!
— Величайшая ложь! — с иронией отозвался Орбач. — А традиции, а наши исторические деяния…
— Мне плевать на традиции, — сказал с неприкрытой дерзостью астролог. Он, видимо, давно уже нас слушал, но никто его не заметил. Он был совершенно пьян.
— Что вы здесь делаете? — спросил Орбач, стараясь переменить тему и отвести неизбежную атаку.
— А знаете, почему у нас было столько неудач в искусстве? — не смущаясь, спросил астролог. — Из-за «основы», без которой стремление к значительному невозможно. Теперь мы должны создать основу. У нас ее нет. Каковы наши корни в этой земле? Ба, не говорите мне про аборигенов. Конечно, делались попытки доказать, что они были нашей основой. Но к чему все это свелось? К нулю, к призраку, к иллюзии романтиков! Аборигены исчезли с лица земли, остались лишь следы… Поэтому мы не плоть от их плоти, не кровь от их крови. Они — не наша основа и не наш исток. Мы не происходим от них, у нас здесь нет предков. Кто же они в таком случае? Ничто, дым. Они даже не тема для разговора. Известно, какую неудачу потерпели те, кто желал воскресить их мир с помощью поэзии. Я не говорю про историю, но даже литература не может черпать вдохновение в тех древних временах, которых, возможно, и не было. Это неосуществимо. Та эпоха теряется в тумане, в такой дали, что нам не удается включить ее в наше существование. У нас с тем миром нет никакой связи. Поэтому мы полагаем, будто нашли наши корни, нашу «основу» в предельно современном симбиозе, то есть в единении с неимущим классом, с мулатством. Смесь испанцев и африканцев.
85
86
Здание Национального Капитолия, дворца конгресса (ныне Академия наук Кубы), построено в 1925—1929 гг. и отличается грандиозностью.