— Я не говорил… — начал было Гарсиа, открыв глаза.
— Поймите, Гарсиа, все, чем вы восхищались, что любили, чего желали, — все изменилось: знаменитые картины, киноактрисы и киноактеры, черт, дьявол. Все изменилось, и вы ничего не сделали, чтобы этому помешать!
— Я не думаю… — опять начал Гарсиа. Его положение здесь, в лодке, вдали от земли, показалось ему вдруг таким неопределенным, ненадежным. И этот грубый разговор о делах на суше, в котором почему-то его поминали то и дело, ему не нравился. «Черт!» — мысленно ругнулся он.
— Посмотрите, посмотрите вокруг. Что вы видите?
Ничего. Гарсиа не видел ничего, кроме воды, кроме бескрайнего меря.
Гаспар улыбнулся. «Чистая риторика, — подумал он. — И наши вопросы без ответов — тоже чистая риторика».
— Никто не хочет перемен, никто, только неуемная чернь жаждет зрелищ, хоть первосортных, хоть второсортных…
«Ложь, — подумал Гаспар. — Вечно одни и те же аргументы: анархия, ненависть к богачам, врожденная страсть протестовать… Но я тоже разбираюсь в этой игре; их рассуждения сводятся к тому, что все заранее «подготовлено» — известия в газетах, военные сводки, даже атаки наемников. Во всем они видят хитрый расчет верхов, а иногда — дипломатические приемы. «Такова политика», — говорили они, желая все оправдать. Сотни раз слышал я слова: «Настали плохие времена», «Нравственность упала», «Исчез стыд» и так далее. Философия лицемерия. «Плохо, плохо, плохо! — твердили они. — Все пропаганда!» А в более серьезных случаях предпочитали выказывать сомнение: «Я не знаю», «Не знаю, что тебе сказать», «Возможно», «Ты уверен?», «Но, пожалуй, нет…».
— Зло! Что такое зло? Феномен этики. Вдумайся, Гаспар. Это часть человеческого существования. То, что является злом для одного, не является таковым для другого. Заметь: крайний предел зла — это добро.
«Типичное манихейство»[87], — думает Гаспар.
— И не говорите мне об этих ваших нелепых героях, которые время от времени восстают против общественного мнения. Откуда такой человек обычно берет «доказательства» того, что хорошо и что дурно? Из народных предрассудков! Обвиняют богатых — вообще. Как и во всех этических феноменах, здесь сказываются эпоха, уровень мышления, верования.
— Вы удаляетесь от реальности, — возражает Гаспар. — И все лишь затем, чтобы защитить вашу буржуазию, вконец разложившуюся, без традиций, не сумевшую проникнуться даже духом национализма…
— Ба, разговорчики левых!
— …Класс, потерпевший крах, абсентеисты еще с девятнадцатого века…
— Пропаганда! Чистейшая пропаганда!..
Было это задолго до 1958-го, даже еще до 1957 года. Габриэль вспоминал…
— Еще и это? — сказал человек, сидевший напротив.
Приподняв голову, Габриэль бросил на него быстрый взгляд. Голос был звучный и твердый, хотя слегка вибрирующий. Светло-коричневый, хорошо скроенный костюм, крупная, даже почти красивая голова (не маленькая головка и хищные челюсти, какие он ожидал увидеть у полицейского). Но Габриэль его не узнал, пока он не вынул из кармана очки и не насадил их осторожно на тонкий нос. Зеленовато-серые глаза за стеклами очков казались больше, и теперь в них было то выражение, которое Габриэль не раз видел на газетных снимках.
— Ну что ж! — сказал Олачеа, рассеянно перебирая бумаги.
«Мне казалось, будто он обращается не ко мне, будто на моем месте сидит кто-то другой. Но вдруг он ударил рукой по столу и гаркнул:
— Что вы делали на углу Прадо и улицы Анимас? Вы знаете, что там в магазине взорвалась бомба? Вы знаете, что на углу Прадо и Трокадеро вспыхнул пожар и что то же самое было на перекрестке улиц Гальяно и Сан-Ласаро?..»
Начался допрос.
Габриэль вспоминал то, что произошло всего несколько часов назад. Теперь он был арестован, был в руках агентов тирана. Из дому он сбежал, университет закрыт…
«Молчишь? Теперь ты молчишь?» — думал Гаспар, глядя на Орбача. В последнее время тот только и знал, что жаловался. Может быть, как многие, он полагал, будто, жалуясь вслух, успокоит свои нервы? «Некоторые люди непрестанно хнычут, но я-то знаю — у них это от чрезмерной «живости», жалобы им заменяют деятельность, они этим умеряют свою активность, и таким образом им удается скрыть недовольство и нежелание сотрудничать с властями. Ясно, люди, которые так себя ведут, уклоняются от ответственных дел, избегают всякого труда и ищут легкой жизни. Жалкие типы, карикатурные буржуа, напуганные революцией, не понимающие простой истины: то, что они считали вечным, рушится.
87