— Аврора?
— Да, дружище, медсестра. Ты ее не помнишь? Сейчас она вышла погулять с мальчиком. Доктор Мелендес сказал, что, может быть, стоит сделать еще одну попытку… В Соединенных Штатах или в Европе. Ты как думаешь?
Марсиаль знал, что мальчик-идиот неизлечим. Он слушал Гарсиа с невинным лицом, но всей Гаване было известно об отношениях Гарсиа и Авроры, «медсестры». Уже не впервые Гарсиа придумывал себе поездки «в Соединенные Штаты или в Европу». Надо-де повезти сына к специалистам, и, разумеется, он не может ехать один, приходится брать с собою медсестру. Они уже побывали в самых знаменитых клиниках и, конечно… в отелях. Гарсиа ввел Аврору в дом под видом медсестры. Однажды она даже показала «сеньоре» свой диплом.
— Ты читал заявление Духаля? Так и чувствуется в нем рука генерала. Но, между нами, что ты думаешь о вестях из Сьерра-Маэстра?
— Вы слушаете «Радио ребельде»[91], Гарсиа?
— Из любопытства, знаешь, из чистого любопытства. Надо же быть в курсе. Только не говори мне, будто ты веришь болтовне про «верный прицел» и про «революцию 10 марта»[92].
— Простите меня, но если вы боитесь, поехали бы еще разок в Европу. Может быть, и сыну вашему будет на пользу: наука идет вперед гигантскими шагами.
— Право, не знаю, я тоже об этом подумывал. В общем-то, и я сам чувствую себя неважно. Врач говорит…
— Так почему же не съездить? Для вас это не проблема. Путешествия — это и развлечение, и расширение культурного кругозора. И наверно… медсестра могла бы сопровождать вас. Авророй ее зовут, так ведь?
Марсиаль отвел глаза и посмотрел на развешанное белье. Затылком он почувствовал взгляд Гарсиа. Наверно, он совершил бестактность.
— Не хочешь ли еще виски?
Гарсиа налил себе и гостю.
— Все, все смываются… — сказал он, словно возвращаясь к неотвязной мысли. — Черт возьми, я начинаю терять уверенность. Ты знаешь, вчера ко мне явился полковник. Сам, собственной персоной. Видно, дело очень плохо, если до этого дошло. И стал расспрашивать про Габриэля Дуарте, про его связи, местонахождение. Я сказал правду: я, мол, о нем давно ничего не знаю. Этот мальчишка вроде бы заделался революционером. Он у полиции на примете.
— И вас это тревожит? Пустяки, Гарсиа. Знайте, что ко мне — несмотря на мой престиж у правительства — приставили какого-то типа для слежки. Ну, я, конечно, позвонил полковнику и сказал, что для меня это оскорбительно и он как начальник спецслужбы обязан вмешаться. А он мне в ответ, что это ошибка, что он просит извинения, но, к сожалению, у них в спецслужбе полиции не хватает дельных работников, и во всяком случае, если это сделали, то лишь в видах моей безопасности. Ясно, он меня не убедил. Тем более что недавно я обнаружил у себя в спальне микрофон. Что эти люди себе думают, Гарсиа? С ума они посходили, что ли?
— Я полагаю, мы дошли до предела. Все летит кувырком. Полковник тоже устал. Ты же знаешь, он проводил операцию в Сьерра-Маэстра. И после этого у него осталось весьма неприятное впечатление. Но я, видишь, постарался его понять и, кажется, могу себе представить, что происходит в его мозгу. Ты же знаком с полковником, Марсиаль? Помнишь, как он начинал, каковы были первые его шаги: заигрывание с революционерами тридцать третьего года, чтобы показать, сколь опасным может быть для них человек вроде него в противоположном стане. Вспоминаю его апофеоз потом, когда он уже вошел в «Порру»[93]. Он любил повторять: «Я и самому себе не верю, куманек!» И это была правда. Но по своему опыту он знает, где предел его силам. Нынешняя «война» для него хуже чумы. Он уже «достиг», он уже «у кормила», и местечко недурное, и путь к повышению открыт. И вдруг начинаются события, от которых у него портится пищеварение. Будем откровенны, Марсиаль, хоть раз в жизни. Глядел я на него вчера, на полковничка нашего, и думал: «Попробовал бы кто-нибудь, когда ты был уверен, что время убийств и разбоя при Мачадо для тебя миновало, сказать, что теперь, когда ты уже стар и имеешь внуков, тебе опять придется проводить «операции» и по приказу свыше преследовать людей?»
Марсиаль опорожнил свой стакан. Слишком крепко, подумал он. В другой раз надо либо с содовой, либо со льдом.
— А полковник опять заговорил о нем, об этом юноше. Ты же знаешь, отец Габриэля работал со мной и перед смертью попросил меня опекать его сына. Но головы у людей устроены по-разному. Полковник меня предупредил: «Учтите, у нас тут ни адвокаты, ни «Habeas corpus»[94] силы не имеют» — и затем попросил: «Если случайно вы его встретите, Гарсиа, сделайте одолжение, поговорите с ним, посоветуйте пристроиться на тихом местечке, «стать на якорь», угомониться». И заключил одним из своих пошлых присловий: «Оно и для здоровья полезней».
92
93
94