Часть третья
Она была случайным зрителем?
По городу ползли слухи. Она была реальным источником вдохновения для его работ? Он был тираном? Любовником, контролирующим каждый ее шаг? У этой грустной истории будет продолжение, или всё уже кончено? Если всё кончено, отменят ли они субботнюю вечеринку? Вопросы множатся. Все вопросы основаны на слухах. Я слышала, их расставание с Жаком наделало много шума. Сначала весь Париж ждал, когда они окажутся в постели. Потом все наблюдали за тем, что будет дальше, строили новые прогнозы, распускали слухи. Ей было двадцать пять, когда они сошлись, и тридцать пять, когда они расстались. Как и следовало ожидать, весь Париж наслаждался перипетиями их отношений. Пока слухи переходили из уст в уста, люди перешептывались, превращая реальные события в порочащие намеки и в игру слов: «Послушайте, не такая уж она невинная овечка. Говорят, он немного того, ну понимаете, тронулся чуть-чуть». Из-за слухов появлялись новые вопросы, а вопросы превращались в новые слухи, которые вошли в историю. Все постоянно перемывали им кости. Люди люди люди предавались сплетням сплетням сплетням. К тому моменту, как мы встретились, всё это уже кончилось. Голоса из прошлого не имели никакого эффекта; я ничего не слышала, я видела, что она – вопреки всеобщему мнению – не просто глупая актриса, чье жеманство доходит порой до абсурда. Мы только что закончили обедать. Мы тянули послеобеденное время, пока не настал вечер. Полулежа на подушках, она пребывала в оцепенении, которое было ей свойственно. Фифи Корде. Фифи Корде. Что вообще может быть свойственно такой, как она?
Часть четвертая
Фифи поцеловала заплаканную мать, семерых братьев и трех сестер, хмурого отца, запрыгнула в поезд, высунула голову из окна и изо всех сил махала обеими руками, пока ее родня совсем не исчезла из вида. Она их обожала, но ей было наплевать, если она их больше не увидит. Ей было девятнадцать. Она ехала в Париж учиться у Марселя Марсо. Все говорили, что у нее есть дар, настоящее природное дарование. Фифи знала, что у нее большое будущее, она была уверена в себе и вынашивала планы. Она изучала карту Парижа, погружаясь с головой в романтические названия улиц, в свои фантазии, в ритм вагонных колес, которые выстукивали ее имя так долго, что оно начинало звучать по-дурацки. Рита, Риииииита, Рииитиииитиииита. Это ее сценический псевдоним, часть намеченного плана. Также частью плана были: ярко-синий лак для ногтей и темно-зеленая губная помада. Ей пришлось ждать несколько недель, чтобы добавить к своему образу этот последний штрих. Наедине с собой, в купе, она любовалась результатом. Он был хорош. Отныне это будет ее фирменный знак. Она покружилась вокруг своей оси, помахала руками, несколько раз надула губки, посмотрела на свое отражение в оконном стекле. За год она овладела всем, что мог дать ей М. М. А потом отказалась исполнять старые номера для мимов. Все лучшие части этих номеров доставались мужчинам. А потом она не приняла приглашение в труппу. Они поссорились. Она ушла. Он сказал ей никогда больше не называть его М. М. Всю зиму Фифи работала над новой программой, то и дело выступая в кафе и забегаловках. Хозяева заведений не могли ей отказать. Ее черные сверкающие глаза. Ее бешеная энергия. Они разрешали ей давать интермедии между основными номерами. Ей даже можно было передавать по залу большую вельветовую шляпу с мягкими полями. Это было частью её выступления. Она показывала последний номер под патефонную версию песни Билли Холидей
Pennies from Heaven. Она точно знала, что нужно делать. Не играть на публику. Она просто пела «под фанеру». Когда зрители хлопали что есть мочи, она пробегала вокруг сцены, осыпая всех жестяными монетками вперемешку с конфетти и блестками. Они хлопали еще сильнее. Публика ее обожала. К концу лета Рита набрала достаточно материала и полностью сменила программу, посвятив ее узнаваемым образам Америки. Она изображала хиппи, ковбоя, туриста, старлетку, домохозяйку, гангстера. Быстрые небольшие зарисовки. Иногда – просто позы. А также – пародии на знаменитостей: Чарли Чаплина, Мэрилин Монро и прочих. Ей нужна была любовь этих французов, и она отлично знала, что делать. Все были без ума от Риты, от ее Америки. Хозяин французской кофейни на Рю де ла Гайете предложил ей постоянное место за хорошую плату. По средам и выходным. Она колебалась. Он предложил в придачу жилье над кофейней. Третий этаж, дальняя комната. Она согласилась. Зрители, которые ходили за ней по пятам по всему городу, теперь толпились у «Ле кафе». Это всё сильно осложняло. Рите нужно было постоянно придумывать новые номера. Когда они с месье Лепренсом, хозяином кофейни, сократили программу до одного выступления в неделю, стало полегче. Рита стала нарушать правила. Она произносила реплики или выкрикивала слова. Уважающий себя мим никогда не сделал бы такого! Она переодевалась прямо на сцене. Она будто бы облачалась в новую личность и окутывала себя атмосферой следующего номера. Это было мило. Она всё еще с трудом находила контакт с подобострастной публикой. Зрителям вечно было мало. Она не танцевала стриптиз. Она была настоящим художником. С месье Лепренсом у нее состоялась еще одна деловая встреча. Два представления в месяц – возможно, этого вполне достаточно. Четыре года они наслаждались успехом, и денег хватало. Рита немного устала. Она решила, что человек, стоящий в дверях, ошибся. Он выделялся из общей массы. Она отвернулась. Он подошел к столику. «Прошу прощения, я ищу брата, месье Лепренса». – «Он ненадолго вышел. Присаживайтесь». Жак сказал, что никогда не видел ее представлений, хотя, конечно, его брат и многие другие постоянно говорят о ее артистическом даровании. Они разговорились. Рита пригласила его на ближайшее выступление. Он пришел. Потом она предложила подняться к ней. Он согласился, но пробыл у нее всего несколько минут. Ему там сильно не понравилось. Повсюду нижнее белье. Всего один газовый рожок, рисунки и дурацкие постеры на стенах. Он сказал, что им нужно увидеться в другом месте. Когда? В субботу. Где? Бульвар Распай, 49. Во сколько? В 9:00. Она подумала, он странный. Она не понимала почему. Возможно, всё дело в портфеле, который он всегда таскает с собой. Или в его странных манерах. Наверное, ему не меньше тридцати пяти. Рита была слишком занята, чтобы думать о нем.