Роури протянул руку, желая коснуться ее руки, но Энджел зло отдернула свою.
— Расскажи мне о твоем обычном цикле, — убеждал он нежно. — Ты в середине, или ближе к концу, или?..
— Святые небеса! — воскликнула Энджел. — Неужели ты так ведешь себя со всеми женщинами, с которыми был в постели?
Он вовсе не собирался позволить ей думать так.
— На самом деле, если хочешь знать, я не припомню, чтобы когда-либо занимался сексом, не предохраняясь.
Энджел заморгала, не зная, чувствовать ли себя польщенной или оскорбленной этой информацией.
— Итак? — настаивал он.
Мучительно покраснев, Энджел проговорила сквозь зубы:
— Если тебе так нужно это знать, я на десятом дне.
Роури отогнал возрастающую тревогу и постарался выглядеть беззаботным.
— Десятый день? Хмм… — Он сглотнул. — Ну, это… это..
— Это самое худшее, что могло быть, так? — договорила за него Энджел.
— Это значит, что пройдет много времени, прежде чем мы точно узнаем.
— И это будет не слишком весело!
Роури увидел, как она слегка вздернула упрямый подбородок, и чувство ответственности взяло в нем верх.
— Если ты… забеременеешь, — он выговорил это с трудом, улыбаясь довольно жалкой улыбкой, — тогда я, конечно, женюсь на тебе, Энджел. Если ты пойдешь за меня.
Энджел задумчиво посмотрела на него. Это звучало так пошло, так банально. Так мог бы говорить кто-то самодовольный, щеголеватый, хитрый, как лиса. Кто-то, кто даже не представлял, что столь оскорбительное предложение брака может быть отвергнуто.
Она нагнулась к нему, приблизив свое лицо к его лицу.
— Нет, черт возьми, я не выйду за тебя! Я бы не вышла за тебя, даже если бы ты оставался последним мужчиной на земном шаре!
— Энджел!
— Не называй меня Энджел! Я уже однажды вступила в брак, потому что именно этого ожидали от меня, потому что меня убедили, что так будет правильно! Что невозможно спать с мужчиной без золотого кольца на пальце! Ты видишь, куда это завело меня!
Из колыбельки раздался плач Лоркана.
— Говори тише! — нетерпеливо прошептал Роури. — Ты разбудила ребенка!
— Что-то ты не слишком беспокоился, как бы не разбудить ребенка, когда был со мной там, в кровати! А жаль! Тогда бы нам не пришлось вести этот разговор!
— Энджел, пожалуйста, успокойся…
— И не подумаю!
— Тогда поговорим об этом немного позже…
— Я не желаю возвращаться к этому. Я хочу обсудить все сейчас! — закричала она, уже почти на грани истерики, не думая о том, что обитатели отеля могут услышать шум. Всю свою жизнь Энджел приспосабливалась к тому, что ожидали от нее другие люди. Впервые она задумалась, почему это так.
— Хорошо, — согласился Роури, внезапно почувствовав странное спокойствие. Перспектива ее беременности больше не казалась ему несчастьем. В конце концов, несчастье — это смерть, а не жизнь. — Давай обсудим.
— Если я беременна, конечно, я рожу ребенка…
— Очень рад это слышать, — серьезно заметил он.
— И ты, конечно, сможешь видеть его. Или ее.
— Спасибо.
— И вносить свой вклад в его или ее содержание и воспитание.
— Конечно.
Энджел подозрительно посмотрела ему в глаза.
Не смеется ли он над ней? Но он же не может смеяться в такой момент? Она глубоко вдохнула.
— Потому что я не собираюсь работать, если у меня будет ребенок.
Он кивнул и, внимательно глядя на нее, спросил:
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы кто-то другой растил и воспитывал его! — Воспоминания о том, что она узнала, работая няней, снова обрушились на нес. Эти богатые, но вечно недовольные, неудовлетворенные женщины, женщины, которые, казалось, совсем не хотели, чтобы их дети были рядом с ними, женщины, готовые отдать их ей, неизвестной девочке из Ирландии, которая, правда, старалась любить своих подопечных, но, в сущности, не была обязана это делать. Она никогда не пойдет на такое. Никогда.
Он медленно произнес:
— Я могу это понять.
— Ты можешь? — в ее голосе звучало откровенное недоверие.
— Конечно, могу! Ты хочешь, чтобы твой ребенок усвоил то, что кажется ценным тебе, а не кому-то другому.