Выбрать главу

На Большой улице, и в соседних переулках, и на площади Схилд суетливо метались людские фигуры, а среди них тут и там возникал ангел, как сверкающий остров святости, остров спасения. Многие грешники кидались к нему в своем крайнем отчаянии, хватались за его одежды и крылья, но, когда давка становилась чересчур большой, ангел терял терпение и отстранял их от себя быстрыми взмахами крыльев, а если это не удавалось, поднимался в воздух и опускался снова чуть подальше.

В невероятной сутолоке бегства и погони, ловли и сопротивления я внезапно обнаружил мясника Меккелхорста. Он передвигался на четвереньках, точно боров, был гол, как свиная туша, а в его жирной спине торчали шесть ножей, вонзенных почти до рукоятки, по три с каждой стороны. Его преследовал отряд чертей, пытавшихся набросить на рукоятки ножей кольца, превратив мясника в передвижной аттракцион. Кровь из него, как ни странно, не текла.

Из тел других бегущих тоже торчали копья или пилы, у некоторых почти полностью была содрана кожа (многих я узнал, но не буду называть их фамилий), однако крови я не видел нигде.

Не видел я также мертвых и потерявших сознание, хотя кое-кто от страха выбрасывался из окон, а иные во всеобщей давке попадали под ноги бегущих, — всюду сохранялась жизнь и толчея.

Перочинным ножом, который мне совсем недавно наточил Хендрикс, я сделал надрез на ладони. Боль была обычной, но кровь не появилась, словно я резал кусок резины. Несмотря на переодевание, я, следовательно, не избежал общей участи. Мы стали бессмертными, нам дарована вечная жизнь.

Впрочем, для многих это была уже не жизнь, а нескончаемые муки. Что там ползет на сточной канаве? Громадная черная змея, но вместо проглоченного чужого тела внутри нее чужое тело окружало змею снаружи. Эге, да это же Хендрик Ян Вегеринк из Ректума, по прозвищу Гвоздь, первый скряга во всей округе. Змея вползла в него сзади и до половины вылезла наружу через рот, теперь Хендрик Ян Вегеринк должен вместе с ней ползти по мостовой, а при приближении ангела вместе с ней скручиваться в кольцо и тереться об ее шероховатую кожу, ибо змея при виде ангела начинала извиваться, как червь, на которого наступили.

Он не вызвал у меня жалости, я знал, сколько причинил он людям зла своим сребролюбием. Я был солидарен со змеей.

Нет, я не остался в стороне от великого события. Неистовство земных и небесных сил, могучее смешение красок и форм, безумная радость спасенного и отчаяние наказуемого заражали меня своим буйством, и, чем больше я видел тех, кого карали, и тех, кому разрешалось свободно проходить в сопровождении ангелов, тем быстрее моя необузданность сменялась энтузиазмом, ибо терпевшие муки были никчемными людишками, мерзавцами, лентяями, к которым я испытывал отвращение, а люди, которых я уважал, ни на волос не пострадали. Да, оно было добрым, справедливым долом, это представление, кто бы его ни предрекал.

Даже здесь мне стало невмочь; словно подхваченный вихрем, я сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу и оглянуться не успел, как очутился в гуще событий.

Никто не приближался ко мне, никто не трогал меня, разве что задевали иногда в давке, никто не следил за мной. Лишь старый черт с безобразной козлиной бородкой и множеством украшений посмотрел на меня недоверчиво. Чтобы полностью рассеять его сомнения, я быстро дал пинка первому попавшемуся грешнику. Им оказался господин Хомбринк, клеветник и старый брюзга, которого теперь вели на цепочке, прикрепленной к его языку. Обо мне он тоже говорил гадости, когда был еще без цепочки на языке.

Я счел это удачной находкой и иногда давал пинок или затрещину несчастному, случившемуся рядом, или оплевывал его, как, по моим наблюдениям, часто делали черти.

Возле табачной фабрики Спаньера я увидел затоптанный ногами блестящий предмет — кинжал. Я протолкался туда, сделал вид, что сам его уронил, и поднял его. Рукоятка была перламутровой, а лезвие с обеих сторон украшено изящным орнаментом — словом, не кинжал, а произведение искусства. Теперь я мимоходом мог колоть или царапать людей, совсем как неземное существо.

Вместе с основным потоком я попал на площадь Схилд, в центральную часть Рейссена, образованную церковью и ратушей, гостиницей «Корона», гостиницей «Ширмочка» и кафе Кундеринка, — с давних пор это место было средоточием всех городских событий, вот и теперь последнее событие завершалось тут кульминацией и развязкой.