В четверг весна недвусмысленно вступила в свои права. Но именно в четверг меня впервые целый день донимал исключительно неприятный запах. Я решил, что где-нибудь поблизости работает предприятие по переработке мусора или уничтожению трупов животных, и с надеждой ждал, когда ветер подует с другой стороны. Однако я и не думал спасаться бегством. Я вытащил автомобильное сиденье на луг и спокойно сидел на солнышке подле домика, где моя супруга вкушала столь необходимый ей покой. Мирно паслись коровы господина Ван Амеронгена, за моей спиной с ревом проносились машины, и воробьи чирикали на проводах высоковольтной линии. Как будто я был в отпуску. Отпуск! Мне его дадут в июле, и к тому времени, надо надеяться, моя супруга уже настолько поправится, что мы сможем снова поехать на Терсхеллинг. А может быть, попробовать на этот раз забраться подальше? В Арденны, например? Или совершить плавание по Рейну? За этими раздумьями я задремал, и разбудил меня голос мефрау Ван Амеронген:
— Менеер Лихтбеелт! Почта!
Это был ответ из Гелдерланда. Быстрота, с какой административные учреждения в нашей стране обрабатывают свою корреспонденцию, выше всяких похвал — думаю, Ваше Величество, не повредит, если Вы услышите об этом из уст простого человека, смиреннейшего из Ваших подданных.
Текст письма был именно таков, как я предполагал: территория-де под проводами, согласно их картам, относится к провинции Утрехт, — но этим дело не ограничивалось. Меня ставили в известность, что, поскольку мой вопрос не терпит отлагательства, они ходатайствовали перед палатами депутатов провинций Утрехт и Гелдерланд о проведении картографическими ведомствами обеих провинций совместного исследования. Целью его явится в кратчайший срок раз и навсегда установить точную границу между Утрехтом и Гелдерландом, а тем самым и между Элспейком и Фрейбургом, причем работы начнутся с той точки на местности, где лежит моя супруга. Упомянутые должностные лица, по-видимому, приступят к работе уже в начале следующей недели, и в письме выражалась надежда, что таким образом все разрешится быстро и ко всеобщему удовольствию.
Охотно сознаюсь, что с этим письмом в руках я пустился в пляс под каштанами. Мефрау Ван Амеронген наблюдала за мной, улыбаясь и качая головой, но я не стеснялся ее. Я ведь уже и надеяться не смел, что все уладится так быстро.
Само собой разумеется, что именно теперь, когда дело вступило в решающую стадию, я не мог все бросить. Но свои отгулы я уже использовал, и потому на следующее утро мне пришлось снова позвонить в фирму «Интероп». Оказалось, что господин Груневелд-старший еще не вернулся. Я изложил господину Груневелду-младшему все обстоятельства в полном соответствии с истиной, но он не счел возможной мою дальнейшую службу в фирме.
— Сам посуди, Лихтбеелт, на этот путь мы не можем становиться.
— Да, конечно, менеер Груневелд, я понимаю.
— Я должен подумать о других наших служащих. Узнай они, что я даю тебе дополнительные свободные дни, вот увидишь, тоже мигом насочиняют невесть чего.
Я выразил ему свое восхищение:
— Менеер Груневелд, я просто поражаюсь, как хорошо вы знаете людей.
— Да, такое знание людей приходит на руководящем посту. И еще вот о чем подумай, Лихтбеелт: в конце концов это привело бы к тому, что в Нидерландах больше никто не захотел бы трудиться.
— Ха-ха, — засмеялся я, — такой оборот дела я никак не мог бы одобрить.
— А так бы оно и было.
— Но с вашего позволения, менеер Груневелд, не сочтите, конечно, за недоверие, но… как теперь будет с моей больничной страховкой и пенсией?
— Гм, легко сказать! Надо сначала выяснить. Я этого не знаю. У тебя там есть телефон?
— Разумеется, менеер Груневелд, номер телефона семейства Ван Амеронген, чьим гостеприимством я пользуюсь, — Элспейк, 346.
— Элспейк, 346. Ну вот, Лихтбеелт, договорились. Теперь я испытываю потребность поблагодарить тебя за… сколько лет ты служил у нас?
— Двадцать три года, менеер Груневелд.
— За двадцать три года верной службы в фирме «Интероп». Двадцать три года — это целая жизнь. Говоря точнее — это моя жизнь. Когда я родился, ты поступил служить к нам на склад, и, как сейчас помню, в детстве я часто слышал от отца, что только с твоим приходом у нас на складе наступил порядок. Неустанным трудом ты добился, что через шестнадцать лет тебя повысили и ты стал руководить отделом, — такое удается немногим. Нельзя представить себе «Интероп» без тебя. Ты — это «Интероп», и «Интероп» — это ты. Нам будет недоставать тебя, Лихтбеелт, — заключил он и повесил трубку.