Но старик велел ему шагать как следует. Он сказал, что так можно стереть подошвы, а лоскутки, скрепляющие их, могут порваться.
— И тогда тебе придется идти босиком, — добавил старик.
Мальчик послушался и больше не загребал ногами листву. Чуть погодя он спросил:
— Дедушка, а почему папы тут нет?
Старик ответил:
— Папе пришлось остаться. Его взяли на работу.
— И мы больше не будем вместе с ним?
— Нет.
Мальчик подумал немного и спросил:
— А почему же мы ушли, если папа остался?
— Не знаю, мой мальчик. И не надо так много спрашивать. Солдаты не любят, когда мы разговариваем. Это запрещено. Если хочешь что-нибудь сказать, говори шепотом.
— Хорошо. — И мальчик прошептал: — Солдаты сердятся на нас?
Старик молча кивнул.
— Почему они сердятся? Мы же ничего им не сделали. Я все время старался быть послушным.
Старик ответил устало:
— Это потому, что мы заключенные, а они, солдаты, должны стеречь нас.
Мальчик помолчал немного, а затем спросил:
— А папа придет туда, где мы будем?
— Не теперь. Может, потом когда-нибудь. Не думай об этом. Мы еще увидимся с ним.
Старик говорил тихо и успокаивающе. Но мальчик захныкал:
— Я хочу обратно к папе.
— Нельзя, мой мальчик.
— Хочу!
— Нельзя. — Старик вздохнул. — Ты должен идти со всеми вместе. А не то солдаты заберут тебя.
— Я не хочу!
— Надо! — Старик крепче сжал маленькую ручонку. Мальчик тихонько заплакал.
— Где мама?
— Она на небе.
— У бога и ангелов?
— Да, у ангелов. Ей там хорошо.
Мальчик задумался и больше не спрашивал. Скоро он забыл об этом.
Старик думал: счастье его, что он еще ничего не понимает. Он даже не представляет себе, что такое смерть. А ведь он, наверно, сам скоро умрет.
Они шли с самого рассвета. В полдень миновали маленькую деревушку и вышли к реке. Деревенская пекарня стояла у дороги, и до них донесся запах свежеиспеченного хлеба. Мальчик жалобно сказал:
— Дедушка, я хочу есть.
Старик ответил:
— Потерпи. Нам ведь дали есть перед уходом из лагеря.
— Но это было так давно, и мне дали так мало!
— Мы, наверно, скоро опять получим еду. Думай о чем-нибудь другом, тогда забудешь про голод.
— Я не могу, дедушка. У меня живот болит.
— Ничего, скоро пройдет.
Жители деревушки стояли, сгрудившись небольшими кучками. Видно было, что все это бедняки крестьяне, они молча провожали колонну взглядами. На перекрестке играли две маленькие девочки. Нарисовали на песке квадраты и скакали на одной ноге, толкая впереди себя через линии маленький обломок красного кирпича.
Когда они двигались мимо угрюмых крестьян, мальчик спрятался за старика. Но играющие девочки его заинтересовали. Взрослых с ними не было, и девочки как ни в чем не бывало продолжали игру. Один из маленьких красных камешков, которыми они играли, лежал на обочине дороги. Мальчик быстро наклонился и поднял его. Но старик с испугом сказал:
— Брось камень!
— Нет, — ответил мальчик. — Не хочу. Он красивый.
— Нельзя этого делать. Нам не разрешено ничего поднимать на дороге. А это камень девочек. Зачем ты его взял?
— Я нашел его, — упрямо ответил мальчик. — Он мой!
— Выбрось его. Если бы солдаты видели, как ты его поднял, они могли бы застрелить тебя.
Но мальчик только крепче сжал камень в кулачке.
Дорога повернула на юг и пролегала теперь вдоль реки. Это была широкая многоводная река. Она текла на север.
Деревьев больше не было. По обе стороны дороги и реки раскинулись пашни и луга. Рожь стояла зрелая, золотистая, волнуясь на ветру. Они увидели крестьян, которые жали хлеб. Разглядывая лошадей, жатки и сноповязальные машины, мальчик ненадолго забыл о своих горестях. Затем он снова тихонько захныкал, потому что ему еще больше захотелось есть и ноги у него сильно болели. В башмаки набился щебень. Лоскутки перетерлись, и подошвы отстали от верха. Но старик не смел остановиться и чем-нибудь помочь мальчику. Солдаты следили за каждым их движением. Они не потерпели бы такого нарушения порядка. Черные дула автоматов были угрожающе нацелены на колонну. И старик знал, что это не пустая угроза. Он попытался утешить мальчика:
— Мы скоро придем, и тогда твои ножки отдохнут.
Мальчик заплакал. Успокоительные слова больше не помогали. Но у старика в запасе было еще одно, более весомое утешение. Он сказал:
— Если ты очень сильно проголодался, я дам тебе поесть. У меня в кармане ломтик хлеба. Он, правда, черствый, но у тебя ведь зубенки молодые и крепкие.