Ах, если бы он знал заранее, что беспартийный тоже может стать руководителем, что в отношении возраста допускаются какие-то отклонения, разве стал бы он так себя мучить!
Все против него!
Да, страдания Юэ Тофу были невыносимы, но он их принял смиренно, не позволив себе возроптать. Да и как не примешь?! Он, словно потерпевший неудачу прыгун упустил прекрасный шанс показать, на что способен. Да, как говорится, «за деревней торговли уже не будет»
Он даже не догадывался, отчего испытывал такие мучения — этому нарыву не суждено было вскрыться. Ему казалось, что всему виной его собственная нерасторопность — по глупости упустил такую возможность. Слишком был уверен в себе. Слишком понадеялся на свой прошлый опыт.
Сразу же после расширенного парткома он велел Да Лю известить всех членов партии, что в пятницу во второй половине дня состоится партсобрание; на повестке дня — прием в партию Цай Дэпэя…
Перед самым началом собрания Цай Дэпэй столкнулся в уборной с Юэ Тофу.
— Не волнуйся, все в порядке, — зашептал ему на ухо Юэ, — я тут проделал кое-какую работу, так что проскочишь благополучно. Что бы тебе ни говорили на собрании — действуй по правилу: если замечание справедливое, говори, что исправишься, если несправедливое, говори, что учтешь. — Юэ Тофу подумал еще и медленно, словно расставаясь с семейной драгоценностью, добавил: — И ни в коем случае не пускайся в объяснения! Захвати с собой блокнот и добросовестно фиксируй каждое выступление. Да, а в заключение скажи, что, независимо от результатов голосования, ты все равно будешь неустанно перестраивать свое мировоззрение, будешь спрашивать с себя по меркам члена партии, неустанно стремиться стать настоящим коммунистом… Вот в таком духе.
Цай Дэпэй взволнованно закивал головой и принялся горячо благодарить Юэ Тофу:
— Да, да, конечно, ты так обо мне заботишься, с самого института, уже двадцать с лишним лет, ты мне так помог в политике…
— Зачем эти официальные слова, — оборвал его Юэ Тофу, — ведь мы однокашники, как же иначе! Скорее бы решился твой оргвопрос! Моя самая большая мечта — это чтобы вся наша группа вступила в партию! — продолжал он. Но ни единым словом не обмолвился о том, что Цай Дэпэю предстоит занять высокий пост, как будто и речи об этом не было. — Да, чуть не забыл, — добавил Юэ Тофу с видом заговорщика, когда они покидали клозет. — Приходи вечером после работы к нам; отпразднуем это дело, Хуэйфэнь приготовила ужин, сестренка собиралась прийти. А кроме того, у нас с женой к тебе есть приватный разговор!
Юэ Тофу серьезно и важно проследовал в зал заседаний, чтобы потом опустить свой таинственный бюллетень…
ЧЭНЬ ЦЗЯНЬГУН
ИСЧЕЗНУВШИЙ ПЛАТОК С ФЕНИКСАМИ
© Перевод Д. Адамова
Чэнь Цзяньгун родился в 1949 году в городе Бэйхай провинции Гуанси. В 1957 году вместе с семьей переехал в Пекин. В 1968 году окончил среднюю школу при Народном университете Китая. Затем в течение десяти лет работал на шахте Цзинси горнорабочим.
В 1977 году поступил на факультет китайского языка Пекинского университета, который окончил в 1982 году. Сейчас является членом правления Пекинской писательской организации, одновременно работает редактором, профессионально занимается писательским трудом. Член КПК с 1981 года. В Союзе писателей Китая с 1982 года.
Начал писать с 1973 года. Публиковал стихи, прозу, рассказы. С 1979 года им были опубликованы такие рассказы, как «Изгиб реки», «Некролог», «Переулок Лулуба, д. 9», тепло встреченные читателями. «Глаз феникса» и «Исчезнувший платок с фениксами» получили Всекитайскую премию как лучшие рассказы 1980 и 1981 годов.
I
Странный человек этот Цинь Цзян. Автор многих серьезных, глубоко психологических произведений, он часто пренебрегает элементарными нормами общения с людьми. Я два года пытался взять у него интервью — задумал писать о нем репортаж, но получил отказ. В субботу вечером заметил его в троллейбусе, когда уже собирался сойти. Окликнул, он — ноль внимания, будто не слышит, стоит, держась за поручни, с невозмутимым видом. Может, он псих? Не похоже. Человек как человек. Пишет серьезно, легко, но не поверхностно. Так в чем же дело?
Кстати, когда я собирал материал о конкурсе на лучшее прозаическое произведение (лучшим был признан литературный сборник «Лазоревые облака»), в гостинице нас с ним поселили вместе — мне повезло. Его рассказ «Бурлак» был удостоен премии за глубину идеи, за образы простых людей, за блестящий стиль. В номере он что-то не появлялся и на церемонию вручения премий не пришел. То ли был занят в университете, то ли избегал магниевых вспышек, слепивших глаза, и преследований корреспондентов.
Он пришел только вечером. Худущий, среднего роста, скуластый, брови с резким изломом, неглубоко посаженные глаза, высокий и прямой нос, губы вытянуты в ровную линию, подбородок слегка вздернут. Лицо усталое, как и несколько дней назад, когда я его видел, часто моргает, взгляд колючий. Он кивнул мне, улыбнулся, но усталость не сходила с лица.
— Только вернулся? — спросил я, когда он сел на диван. — Бегал в редакцию сдавать рукопись?
— Нет.
— У тебя очень усталый вид.
— В самом деле?
Мои слова его и не огорчили, и не обрадовали. Наступило молчание. Наконец я не выдержал и спросил:
— Ты не пришел на вручение премий, испортил всем настроение. Сам товарищ Ma Чжэнъюань был, давал наставления, сказал, что хотел бы с тобой познакомиться.
— Да? — Брови его слегка нахмурились. — Я отпросился по телефону. В университете были дела, никак не мог уйти.
— Товарищ Чжэнъюань просил передать, чтобы ты немедленно его разыскал. Хочет с тобой побеседовать. Он возлагает на тебя большие надежды.
Он промолчал. Погасил лампу, лег и неожиданно сказал:
— Мне… пока не хочется с ним встречаться… Помоги найти предлог.
— А в чем дело?
Снова молчание.
Ну, это уже чересчур. Товарищ Ma Чжэнъюань — человек весьма уважаемый и известный в литературных кругах, ему за семьдесят. А Цинь Цзян мальчишка. Странный он все же.
Говорю ему:
— Мы с тобой только познакомились. Я пока не знаю, что ты за человек. Но ведь есть элементарная вежливость, и никак нельзя…
— Гм… — Он чиркнул спичкой, зажег сигарету, затянулся. Прошло довольно много времени, прежде чем он сказал:
— Признаться, я хотел его видеть, догадывался, что он сегодня придет, и все же…
— Как? Вы…
По интонации я догадался: что-то связывает его с товарищем Чжэнъюанем.
— Видимо, лучше все сказать тебе напрямик. Избавь меня как-нибудь от его покровительства. Только о моей просьбе пока ни слова. Пока…
В его словах звучала горькая ирония.
— Ты ведь и не подозреваешь, что я его сын.
— Что?.. А товарищ Ma Чжэнъюань тоже не знает? Не знает?!
— Что ты шумишь? Лежать неудобно? Он ничего не знает. Цинь Цзян — это псевдоним. Ему лишь известно, что сын его Ma Мин живет в Сычуани, плавает матросом по Янцзы. Он понятия не имеет, что я и есть Ma Мин, недавно поступил в университет и написал рассказ.
— Как же так?
— Все очень просто. Я — безвольный человек. — Он затянулся, бросил на меня взгляд, медленно выпустил дым. — Ты представить себе не можешь, каким был я еще несколько лет назад. Тогда мы с друзьями прожигали жизнь в «Матушке-Москве». Знаешь «Матушку-Москву»?
— «Матушку-Москву»? Да, припоминаю. Ресторан «Москва» — это ресторан при Пекинском выставочном комплексе. «Матушка-Москва» — так его называют отпрыски высших кадровых работников.
— В те годы ресторан после длительного перерыва только что открылся, там даже было столовое серебро. И каждый раз мы уносили то ложку, то вилку — не для продажи. В знак того, что посетили «Матушку-Москву». Они были для нас чем-то вроде награды, боевого ордена. Бывали мы и в «Радости» — еще когда он находился на улице Ванфуцзин, — там работала одна очень хорошенькая официанточка. Пили, галдели, куролесили. Зову я ее как-то и даю бумажку в десять юаней, чтобы принесла еще бутылку воды. Она высыпает передо мной на стол груду мелочи, сдачу дает. А я спьяну всю кучу на пол смахнул — звону было! Монеты покатились в разные стороны. А еще любили мы, хорошенько выпив и закусив, пойти к кому-нибудь из друзей и весь день трепаться — танцевать тогда мы стеснялись, видеомагнитофонов не было, оставалось только чесать языком, играть в карты да ругать «императрицу из красной столицы»…[67] Домой возвращались за полночь. И так каждый день… Не веришь? Другой жизни я себе и не представлял. Рос в школе-интернате для детей кадровых работников. Хорошо разбирался в знаках различия на погонах и в петлицах, усвоил, что такое «хунци», «ЗиМ», «бенц», «ЗиС», знал даже о «Волге» и «Победе».