Трудность нахождения основы для автономии личности в рамках этики заботы напоминает аналогичную проблему в утилитаризме (см. гл. I наст. изд.). В обоих случаях нравственный индивид сталкивается, по-видимому, с «безграничной ответственностью» «действовать во имя самого лучшего в каузальной структуре, созданной в значительной степени проектами (других]». Решения индивида становятся «функцией всех удовлетворённостей, на которые он может повлиять со своего места: и это означает, что проекты других, в неопределённо большой степени, детерминируют его решение», оставляя мало места для самостоятельного стремления к реализации своих желаний и убеждений (см. [Williams 1973:115])4\ Эта параллель не должна удивлять, ибо, хотя теоретики за-
*' Поэтому было бы вполне ошибочным скатать, что Гиллиин разделяет мнение Уильямса о том. что беспристрастность «предъявляет слишком много требований». или его надежду на то. что. делая упор на важность «личной точки зрения», мы можем освободить наши личные проекты от ограничений морали (вопреки (Adler 1987: 226.205; Kittay. Meyers (edt) 1987; 8)). Как отмечает Блам. Уильямс рассматривает личные дела «кая» правомерные не столько с точки зрения морали, сколько с более широкой точки зрения практического разума. Напротив. Гиллитан утверждает... что забота и ответственность в личных отношениях составляют важный элемент самой морали, действительно отличный от беспристрастности. Для Гиллиган каждый человек укоренён в сети наличных отношений, и мораль в важном аспекте, если не исключительно, состоит во внимании, понимании и эмоциональной отзывчивости по отношению к тем людям, с которыми он находится в этих отношениях... Понятия личной сфе-
боты и отвергают утилитаристскую приверженность максимизации, обе теории имеют тенденцию основывать моральные притязания на субъективно ощущаемых вреде и счастье, а не на объективной несправедливости. В результате обе теории понимают заботу о других прежде всего как ответ на их уже существующие потребности. Но мы можем защитить справедливость и автономию только тогда, когда будем рассматривать заботу о других не только как отклик на уже имеющиеся предпочтения, но как то, что должно входить в само формирование наших предпочтений. Вместо того чтобы учитывать конкретные цели людей при принятии решений о справедливом распределении, люди должны учитывать принципы справедливости, принимая решения о своих целях и стремлениях. Как пишет Ролз, в рамках этики справедливости индивиды ответственны за формирование «их целей и стремлений в свете того, что они могут разумно ожидать». Те, кто не в состоянии так поступать, могут испытывать фрустрацию сильных желаний, но люди знают, что «вес их притязаний не задаётся силой или интенсивностью их потребностей и желаний» [Rawls 1980: 545[. Так мы переходим от субъективно ощущаемых вреда или счастья к объективной (не)честности как основанию для нравственных притязаний.
Теперь мы можем видеть зерно истины в двух предыдущих противопоставлениях заботы и справедливости. Согласно Тронто, справедливость отдаёт предпочтение познанию правил перед обучением моральной чувствительности и применению абстрактных принципов перед учитывающими контекст оценками конкретных нужд. Этот спор по поводу абстрактности и чувствительности к контексту в наших нравственных качествах часто представляется как нечто отличное от спора по поводу прав и ответственности как нравственных понятий. Это часто рассматривается как эпистемологический спор, когда теоретики справедливости думают, что абстрактные принципы более «объективны» или «рациональны», в то время как теоретики заботы отвергают понятие объективности как эпистемологически некорректное (см., наир.:
ры у Нагела и Уильямса нс схватывают и нс охватывают феномена заботы и ответственности в личных взаимоотношениях (хотя Нагсл н Уильямс иногла подразумевают, что они для ягою предназначены) и нс объясняют, почему забота н ответственность во взаимоотношениях являются определенно моральными феноменами- (Blum 1988: 473]. Блам заключает, что критика Гиллиган -в важном отношении отлична- от критики беспристрастности Уильямсом, но •не противоречит- ей (Blum 1988: 473|. Но это по-прежнему недооценивает проблему, ибо Уильямс явно стремится подчеркивать неморальную ценность личных проектов и желает сдерживать мораль для защиты этих нсморальпых ценностей. Гиллиган же хочет сделать частью морали те самые привязанности, о которых Уильямс говорит, что они имеют важность неморального свойства.