По поводу этой идеи о том. нто забота об иждивенцах или уязвимых должна рассматриваться как одна из обязанностей гражданства, см.: [Held 1993; Tronto 1993: Bowden 1996:154: Bubeck 1995|. Это, конечно, разительный пересмотр традиционной концепции гражданства, которая исходила из того, что хороший гражданин «независим», т.е. не нуждается в заботе и проявление заботы о других не играет большой роли в его деятельности (см. (Young 1995b)). Делается и более сильное утверждение, что гражданство в целом должно определяться как отношение или практика заботы и должно наполняться теми же ценностями н добродетелями, которые обнаруживаются в традиционных отношениях заботы, таких как материнство или дружба (см., напр.: [Sevenhuijsen 1998: 66: Bowden 1996: ch. 4]). Это утверждение часто ассоциируется с «материалистскими» концепциями гражданства, упомянутыми в гл. 6, в которых считается, что материнство даёт образец для гражданства в целом (см., напр.: [NedeUky 2000; Held 1993; Ruddick 1987)). Другие феминисты утверждают, что в то время как гражданство может содержать в качестве одного из компонентов обязанность заботы, оно также включает добродетели и практики, отличные от обнаруживающихся в материнстве или других отношениях заботы, или даже противоречащие последним (см., напр.: (Dietz 1985; 1992; Nauta 1992; Mendus 1993; Mouffe 1992д|).
связей отдаётся предпочтение перед реализацией новых устремлений» [Ruddick 1984а: 217; 1987: 242]. Другие феминисты утверждают, что нам необходимо заменить либеральную «автономию» способностью к самостоятельным действиям или неприкосновенностью как надлежащей целью (см. (Card 1996; Abrams 1999: Higgins 1997])”. С этой точки зрения, приверженность свободе женщин — это не стремление застолбить место для реализации личных проектов, свободных от меняющихся нужд конкретных других, но стремление удовлетворять эти потребности мужественным и изобретательным, а не сервильным и подобострастным образом. Любое более широкое понимание автономии может появиться только при отказе от нашей ответственности”.
Можем ли мы принимать на себя ответственность в отношении зависимых других, не отказываясь от более сильного представления об автономии и понятий ответственности и справедливости, которые делают её возможной? Сейчас ещё рано об этом говорить”. Теоретики справедли-
*’ Предпочтение, отдаваемое более скромному понятию «способности к самостоятельным действиям» (или даже «ограниченной способности к самостоятельным действиям»), отчасти коренится в «подходе с точки зрения заботы» к нашей обязанности поддерживать взаимоотношения, но также и в постмодернистской критике самой идеи цельного Я или выбирающего субъекта. Попытки связать теорию заботы с постмодернизмом см.: (Hekman 1995; Sevenhuijsen 1998; White 1991; Max 1993]. По поводу мнения о том, что феминисты должны сохранить (пересмотренную) концепцию автономии, см. (Nedelsky 1989; Friedman 1997;MacKenzie.Stoljar(ed$) 1999].
** Например, Лесли Уилсон утверждает, что причина того, почему «нравственное Я человека требует некоторой автономии», заключается в том. что она позволяет нам «становиться той личностью, которая может быть заботящейся». Поэтому автономная личность осуществляет свою автономию, «пытаясь определить пути, на которых можностать лучшим заботящимся индивидом» (Wilton 1988:21-22]. Аналогичным образом, по словам Раддик, причина того, почему заботливая любовь требует «реалистичного самосохранения», а не «хронического самоотречения». заключается в том. что так мы можем стать лучше в качестве заботящихся индивидов (Ruddick 1984(г 238). Это несколько отличается от традиционной картины автономии как свободного стремления к реализации проектов, которые значимы для нас сами по себе и будут иногда конкурировать за наше время и энергию с нашими нравственными обязанностями.
Гипотетические предположения о том, как будет выглядеть такая интеграция, см.: (Held V. 19956:130 131:Narayan 1995: 138-140; Bubeck 1995; Clement 1996|. Как подчеркивает Нарайан. во многих реальных ситуациях забота и справедливость подкрепляют друг друга, а нс являются соперниками. Улучшенная забота может рассматриваться как «условие, делающее возможным» более адекватные формы справедливости; и большая справедливость — как условие, делающее возможным более адекватные формы заботы. Поэтому обе они могут рассматриваться «в меньшей степени как соперники за теоретическое верховенство или моральную и политическую уместность и в большей — как коллеги и союзники в наших практических и политических усилиях сделать мир способствующим процветанию людей» (Narayan 1995: 139-140].