Миновали каменоломню, заброшенные, зарастающие каучуковые плантации, фабрики, английскую военно-морскую базу в Вудландсе. Машина круто свернула к Перешейку — узкой пуповине, соединившей Сингапур с Малаккским полуостровом.
Завершив пограничные формальности, Хок Лай не спеша повел машину из Джохора на Мерсинг. Тихую, пустоватую проселочную дорогу с двух сторон сдавили каучуковые плантации, простиравшиеся на целые мили. Мелькали бесконечные ровные ряды гевей, прямые тусклые стволы, высоко поднявшие густые кроны. На коре видны были скошенные рубцы — разрезы, сочащиеся белым латексом, собирающимся в толстые фаянсовые чашки, подвязанные проволокой к стволам. День и ночь стекала в них густая жидкость — кровь малайской экономики.
Плантации остались позади, дорога пошла тропическими джунглями. Куан Мэн почти видел их обитателей — диких кабанов, тигров, тапиров, слонов, медведей, грациозных зверюшек под названием мышиный оленек и самого Тарзана. Хотя, конечно, он помнил, что Тарзан жил в Африке, в чернейшей Африке, а вовсе не в Малайе.
Мимо мелькнул громадный рекламный плакат, требующий, чтобы пили кока-колу. В нескольких метрах за ним — другой плакат: пейте пепси-колу, установленный конкурирующей компанией. Битва безалкогольных американских гигантов в малайских джунглях. Сражались и конкурирующие нефтяные концерны: «Супер-Шелл», «Эссо-Экстра», «Калтекс»…
За Кота-Тингги им попалась группа индийских косарей, обкашивавших обочину проселка. Изогнутые паранги в их руках сверкали изящными дугами. Срезанная трава отлетала в сторону.
Свернули направо. К Седили — к Язон-заливу, как еще называлось это место. Кто такой, интересно, этот Язон? — подумал Куан Мэн. Явно не тот грек, который доставал золотое руно. Скорей, какой-нибудь инженер-строитель, колонизатор, хваставшийся потом в Лондоне, что он строил Империю. Впечатляющее выражение — строитель Империи, так чувствуется в нем марш через непроходимые джунгли, через которые продираются с парангом или, вернее, идут за отрядом туземцев, расчищающих парангами путь. Одно и то же. Или почти.
Джунгли по обе стороны дороги расчищали под посевы: невысокие, округлые, как женская грудь, холмы чернели пятнами выжженного леса, на дикой желтой земле валялись поваленные стволы. Высокие, обгорелые стволы торчали, как тотемные столбы. Пейзаж, оставляемый первопроходцами. Первопроходцы — и я, сложная натура, клерк в чертовом городе. Первопроходцы — простые люди.
На окраине деревни Куала-Седили дорогу переходила шумная стайка малайских школьниц в белой с красным школьной форме.
— Девочки, хотите — остановимся и вы попудрите носики? — предложил Хок Лай. — Тут есть кофейня.
— О'кей! — хихикнула Сесилия.
Девочка-яблочко, подумал Куан Мэн. Вечно хихикает.
— А ты, Мэн? — спросил Хок Лай.
— Нет, спасибо.
Остановились у низкого, длинного дома. Девушки сразу исчезли. Куан Мэн закурил сигарету и с наслаждением вытянул ноги. Он заказал большую бутылку пива, и они с Хок Лаем выпили ее.
Куала-Седили — маленькая деревня, в которой даже нет торговой улицы просто несколько лавчонок. Однолошадная деревушка, хотя, конечно, никаких лошадей в ней не было. И почему это в малайских деревнях не бывает лошадей? Их только и видно что на бегах. А в сельской местности одни буйволы. Но буйволы не скачут — сонно плетутся под горячим солнцем, часто роняя свои темно-зеленые лепешки.
Народу в кофейне было немного — сидели деревенские за своим черным кофе. В центре каждого столика стояла тарелка засохшего печенья под стеклянным колпаком от мух. До печенья никто не дотрагивался. Густая туча мух гудела над открытым мусорным ящиком у кофейни. Подъехал крестьянин на допотопном велосипеде, слез, прислонил его к столбу, вошел в кофейню. Возраст и непогода сделали неразличимым изначальный цвет велосипеда. Велосипед был ржавым, и малаец, приехавший на нем, тоже ржавого цвета. Высушенное, изможденное лицо и острые глаза. Такие глаза бывают у рыбаков они все время всматриваются в сверкающее под солнцем море.
Переговариваясь о чем-то, появились девушки. Конечно, деревня уже привыкла к сингапурцам, которые по воскресеньям тащатся в такую даль только ради того, чтобы поплавать в море. Деревенским в голову не придет купаться, и уж, ясное дело, не станут они валяться на песке под солнцем!