…Даже крика не было. Застыл в шоке.
Я высунулся по пояс. Черная точка становилась все меньше и меньше, потом она сплющилась. Прохожие, озираясь, обходили ее и шли своей дорогой. Я захлопнул окно.
Вошел офицер, застегивая молнию на брюках.
— Все кончено, — выдохнул я. — Какой он по счету на сегодня?
Офицер что-то записывал в блокнот.
— Шестой. А до конца дня еще целых четыре часа!
Мы пошли к лифту.
— Не прощаюсь, — сказал я. — Похоже, парень, совсем скоро я помогу вам поставить рекорд.
Я еле доплелся до машины — ноги дрожали.
— И это еще только рассвет двадцать первого века! — со скорбью вырвалось у меня.
ДАДЛИ П. Де СОУЗА
Хватка
перевод С. Ромашко
Это был один из тех дорогих баров, которые появились при новых шикарных отелях, растущих по всему городу словно грибы. На темных стенах тускло поблескивали огромные алюминиевые диски, напоминавшие злобные глаза какого-нибудь фантастического чудовища из книги Азимова. Мы сидели под одним таким глазом, неподалеку от освещенной ниши, где трудился пианист. У него был тоскливый вид человека, занимающегося бесполезным делом. Девушка в свитере за соседним столиком вертела в руках пачку дорогих сигарет и искоса поглядывала на входную дверь. Вокруг пианиста расположилась компания японских бизнесменов. Они оживленно о чем-то спорили, не обращая ни малейшего внимания на изливавшиеся на них звуки. Глаза пианиста постоянно блуждали по залу, будто он надеялся, что все-таки найдется кто-то, кто перехватит его взгляд, подойдет к нему, похлопает по плечу и скажет: «Передохни, дружище. Давай-ка я побренчу, а ты выпьешь стаканчик виски с содовой».
Я подумал: вот, должно быть, пытка — играть так каждый вечер. И вспомнил одного приятеля, недавно побывавшего в Лоронг-Ампате [11]. Он уже было скинул брюки, как вдруг почувствовал, что женщина, ожидавшая его в постели, не вызывает в нем никакого желания. А та все подгоняла его криками: «Давай, давай!» И чем больше она его подстегивала, тем меньше ему хотелось лезть к ней в постель. В конце концов он заплатил ей и убежал, почувствовав облегчение только на улице.
Себастьян, который на днях вернулся из шестимесячной поездки в Штаты и теперь красовался только что отпущенной бородкой, прервал мои размышления:
— Неплохое местечко, правда? А вон сидит хорошенькая птичка.
Девушка в свитере поспешно закурила, скомкала пустую пачку и раздраженно взглянула в нашу сторону.
— Она напоминает мне одну особу, — проговорил Себастьян, многозначительно растягивая слова, — которую я встретил в Международном центре.
Он покачал в руке стаканчик рома с кока-колой и поднял бровь, как бы предупреждая, что готовится поведать еще одну главу из «Героических деяний Себастьяна Томаса». Мы выслушивали его рассказы — ведь нам ни разу не выпала возможность побывать в таких замечательных местах, где он бывал, и не хватало нам его бесшабашности, чтобы вытворять то, на что только он один был способен.
— Случилось это во Фриско… — начал было Себастьян и запнулся, раздраженный вопросом Чуна, который поинтересовался, где находится это самое Фриско.
Я быстро вмешался:
— Так сокращенно называют Сан-Франциско. Себастьян хмыкнул, как будто говоря: «Есть все же в этой дыре человек, понимающий, что к чему».
— В субботу вечером в этом Международном центре собирается уйма всяких студентов-иностранцев, которые очень даже не прочь поживиться по женской части. Они подпирают стены в танцевальном зале, слоняются по коридорам, толпятся у автоматов с кока-колой. Но в основном пялятся на хорошеньких курочек, с которыми удается потанцевать везучим хлыщам. — Он проглотил остатки рома, поставил пустой стакан на стол и уставился на девушку в свитере — только тут я заметил, что свитер ажурный и сквозь него все видно.
Себастьян всего несколько дней как вернулся домой и был для нас героем. Я считал своим долгом угощать его, раз уж он согласился составить нам компанию. Я заказал еще одну порцию для Себастьяна.
— Слушайте, а эта девочка, может, ждет, чтобы кто-нибудь начал к ней клеиться? — предположил он, указывая на девушку за соседним столом. Но прежде чем мы осмелились высказаться по этому поводу, он продолжил рассказ: — В этот раз я немного опоздал. И вот что я сделал. Идти в танцевальный зал глазеть, как эти самодовольные парнишки выделывают свои па, смысла не было, и я пристроился у входа. Занял, так сказать, стратегически важный пункт. Смотрю — поднимается по лестнице этакая хипиня: волосы нечесаные, обтрепанная кофта до колен, потертые джинсы — и тащит здоровую кожаную сумку, с которой не на танцы, а куда-нибудь на пикник в самый раз идти. — Он кивнул в сторону девушки в свитере. Лицо у нее было как у этой: задумчивые глаза, волосы до плеч под Джоан Баэз, полные губы… Я повернулся к ней и бросил небрежно: «Можно подумать, что вы собрались в путешествие автостопом, а не на танцы» — и показываю на сумку. «Да, мне много чего приходится нести». — «Ха! И что же это?» — «Книги по дзэну, например». Надо сказать, я не очень-то балдею от всех этих дел с религией, знаете, переселение душ, карма, женское первоначало и прочая чепуха. Но я понял, что за это можно зацепиться, и говорю: «Уйдем отсюда и побеседуем о дзэне. Там в саду обстановка очень располагает к размышлению — кто знает, может быть, нам повезет, и мы будем сидеть под деревом Бодхи [12]. Во всяком случае, все эти танцы-манцы не очень-то подходят для духовного бдения». И мы пошли в сад.
12
Бодхи — в буддийской мифологии дерево, под которым будда Шакьямуни достиг духовного просветления.