Муж Гариетты был всего лишь клерк. Они жили в одном из стандартных домов на Макферсон-роуд, и было похоже, что никогда не выберутся оттуда. Тонкие черты Гариетты и ее увядающий рот приняли выражение постоянного сострадания к себе самой, и ее вечное недовольство изливалось в индусском нытье на евразийский лад.
Младшая дочь миссис Розарью, Луиза, муж которой был китайцем, молча следила за их беседой и пила чай. Теперь старая миссис де Соза, мать их матери, возвысила свой дрожащий голос: она выражала недовольство неучтивостью молодых людей на танцевальных вечерах, которые ежегодно устраивались в Евразийском клубе. Все лицо ее было покрыто глубокими морщинами, свидетельствовавшими не только о жизненных невзгодах, но и о том, что она находила окружающих выскочками с дурными манерами, занятыми только собой и вечно недовольными своим положением. Сморщенные скулы ее выдавались, глубокие складки оттягивали вниз углы рта, фиолетовая нижняя губа отвисла, дряблая и влажная.
Луиза взглянула на мать и сестер: в их лицах угадывались черты тех мерзких рож, в которые они превратятся со временем — станут похожи на милую бабушку. Раздраженная надменная гримаса кривила матовое лицо Присциллы; грубую кожу Гариетты прорезали почти такие же глубокие, как и у матери, недовольные складки.
«Какие же мы все суки, помоги нам бог!» — подумала Луиза, не исключая из этого круга и себя. Она чувствовала, что и сама не может удержаться от презрительной усмешки, рассуждая о евразийцах, которые «тяготеют к белым», и надменно опускает углы рта, говоря об Ананда, которые пытаются незаметно продвинуться по шаткой социальной лестнице. Она понимала, что евразийский кастовый снобизм возник еще в те времена, когда тигры бродили по Серангун-роуд. С бессильной яростью она сознавала, насколько ее мать и сестры напичканы предрассудками, ограниченны, полны самодовольства и высокомерны, и даже в себе она замечала этот живучий атавизм. Эти женщины воспитывали ее двадцать лет, и она невольно переняла их привычки, Их манеру говорить, их образ мыслей, и та же самая манерность и у нее в крови; она не может быть иной.
— А я не видела тебя и Сэн Го на вечере, Луиза, — сказала миссис Розарью, вдруг повернувшись к ней.
— Шеф Сэн Го пригласил нас на обед, и мы не смогли отказаться, ответила Луиза.
Это было прекрасное алиби, хотя ее немного и мучила совесть, и остальные это заметили. Ведь она, презрев евразийскую кастовую систему, вышла замуж за китайца, который, правда, был довольно светлокожим и считался человеком весьма образованным и влиятельным, но все-таки был «азиатом».
— Вы ведь были приглашены, не так ли? Сэн Го ведь ходатайствовал о приеме в члены Евразийского клуба? — спросила Присцилла, и взгляд ее стал острым, как хирургический зонд.
— Никогда не слыхала, чтобы китаец был членом Евразийского клуба, фыркнула миссис Розарью.
— А ему и не обязательно быть членом, — нашлась Луиза. — Я член клуба, поэтому моего мужа и приглашают.
— О да, вот удача, не правда ли? — промурлыкала Присцилла.
— Никогда не слыхала, чтобы жена приводила мужа на танцевальные вечера, — жеманно улыбнулась Гариетта. — Почему ты не уговоришь своего мужа похлопотать о вступлении в клуб? Быть может, его и примут. Конечно, абсолютной уверенности нет… Вдруг они скажут, что не могут принять к себе азиата, что этот клуб только для евразийцев?..
— Уж во всяком случае, Элис будет членом клуба, когда вырастет, сказала Луиза, как утопающий за соломинку хватаясь за будущее своей дочери и вместе с тем презирая себя за то, что принесла Сэн Го в жертву их снобизму.
— Полагаю, Элис будет считаться евразийкой-китаянкой, — нехотя допустила миссис Розарью, как эти Иммануэли, а они ведь члены клуба.
— Да нет, Элис будет китаянкой-евразийкой, — сказала Присцилла безжалостно. — Вы же знаете, у нее китайская фамилия.
— Да, раз отец — азиат, то и дети должны считаться по отцу, ухмыльнулась Гариетта, и вокруг ее рта обозначились злобные морщинки.
Старая миссис де Соза встрепенулась — она дремала и уловила лишь конец разговора.
— Все китайцы — коммунисты, — заявила она, сердито оглядываясь.
— Я полагаю, Элис говорит только по-китайски, — фыркнула миссис Розарью, делая гримасу чайному подносу.
— Ты уже подумала о том, чтобы определить ее в школу, дорогая? — улыбнулась Присцилла. — Я слышала, что Наньянский китайский киндергартен очень хорошая школа.