— Хорошо, дядя.
Куан Мэн любил Чеонга — дядю с материнской стороны. И восхищался им. Дядей Чеонгом было легко восхищаться. Не потому, что он преуспел в жизни, не потому, что у него много денег, а потому, что он мягкий и добрый. А еще больше восхищало Куан Мэна, как дядя славно вступал в старость. Он старел, как все, но старостью не тяготился, и Куан Мэн не уставал удивляться этому все другие старики, которых он знал, старели подругому. Они тащили на себе бремя своих лет, они выставляли напоказ все шрамы, которыми наградила их жизнь, они были искалечены жизнью. Куан Мэн так надеялся, что когда и он достигнет преклонного возраста, то сумеет быть таким, как дядя Чеонг. А теперь, проработав всего несколько месяцев, он начал понимать, до чего это трудно, и с еще большей любовью всматривался в беспечальное лицо.
Дяде Чеонгу было под шестьдесят, но он попрежнему много работал, приглядывая за своими многочисленными предприятиями. Начинал он с малого. Однажды, когда Куан Мэн прямо спросил его, в чем секрет счастья, старик обезоруживающе улыбнулся и ответил, что он всегда верил в человеческий дар приспособления. Не то чтобы, быстро пояснил он, соглашаться со всем, а научиться применяться ко всему, к любой ситуации. В этом заключалось учение древних китайских мудрецов, уверял дядя Чеонг, Лао Цзы и других. Он начал рассказывать о принципах инь и ян, о срединном пути. Но, возразил Куан Мэн, ведь очень мало кто из китайцев следует древней мудрости. Дядя Чеонг только улыбнулся. В другой раз, узнав, что дядя когда-то чуть не потерял все свои деньги, когда лопнуло предприятие, Куан Мэн стал расспрашивать его, что он чувствовал тогда. Примирился с потерей, сказал дядя и опять начал объяснять, что человеку нужно научиться примиряться почти со всем, что человек должен жить, вбирая в себя обстоятельства или сживаясь с ними, и тогда он станет частицей всего, что происходит.
Куан Мэну было лет двенадцать, когда он узнал, что у дяди две жены. У него было шестеро детей от первой жены — от той, которую Куан Мэн звал тетя. А выяснилось, что есть еще одна жена и у нее тоже шестеро детей. Две совершенно одинаковые семьи. Жизненная неосторожность, ответил дядя на расспросы Куан Мэна.
— Мэн, а может, поедешь со мной в Сабах? Я собираюсь туда в конце месяца заключать сделку на древесину. Поехали, сменишь обстановку. В Сабахе много таких мест, куда, можно сказать, не ступала нога человеческая. Тебе полезно будет уехать ненадолго из Сингапура.
— Спасибо, дядя. Я бы с радостью, но кто меня отпустит с работы? У меня ж испытательный срок.
— Никуда он не поедет, — вмешался отец. — Мне сказали, что он и так сегодня на полдня удрал с работы и купаться отправился.
Дядя Чеонг засмеялся.
Нехоженые места. Все эти густые зеленые заросли, все эти чужие маленькие городки — как во времена географических открытий, про которые он читал. И все так не похоже на суету и толчею, на теснотищу Сингапура. Как бы здорово, думал Куан Мэн, уехать, удрать. Вскоре после дядиного ухода Куан Мэн зашагал в ранний вечер.
Глава 3
Начал накрапывать дождь. Крохотные капельки легко и мягко ложились на лицо и руки. Дождевые пряди, нежные, как длинные волосы Люси. Скоро на улице почти не осталось народу. Мимо проносились машины, влажно целуя шинами мерцающий асфальт. Темная, беззвездная ночь. Узкий лунный серп выскальзывал в разрывы между туч и светился тускло и размыто. Надо бы выключить, соображал Куан Мэн. А то намокнет. Или напьется, хихикнул он. Как я. Несколько бутылок пива — и нет меня. Куан Мэн стоял на автобусной остановке. Больше никого, он один.
Посмотрел на часы. Восемь двадцать. Порция будет ждать в половине девятого. Порция только что возвратился из очередной поездки в Серембан. Сабах. Хорошо бы, если бы отыскалась вдруг какаянибудь родня в Сабахе. Ну, скажем, явился бы какой-нибудь четвероюродный брат, начался бы семейный праздник. А впрочем — не надо. Никакой родни. Никого не надо. Так лучше.
Когда Куан Мэн вошел в молочный бар «КолдСторидж», Порция уже дожидался его, поедая бутерброды с сыром. Худое темное лицо, сухопарая, долговязая фигура. Куан Мэн сел за столик напротив Порции. Бар был охлажден до температуры рефрижератора, и Куан Мэн непроизвольно поежился, только сейчас ощутив свою промокшую рубашку.
— Ну как ты можешь есть эту дрянь? — спросил он.
Порция молча подтолкнул к нему тарелку.
— Нет, спасибо. Я уже поел. Порция, ну как можно есть такую гадость? Я один раз попробовал сыр, так чуть не стошнило.
— Ерунда. А потом мне сказали, что в сыре много белка, а белок прибавляет энергии. Я все время ел сыр, когда бегал на длинные дистанции. Мне знаешь, кто это сказал? Родственник один, он доктор в Куала-Лумпуре. И все точно.