К л а у д и я (взволнованно). Ман! (Протягивает ему руки.)
М а н о л е (идя к ней). Ты слышишь, Клаудия, у этой девочки — аттестат зрелости. А у тебя есть?
К л а у д и я. Ман, ты чудовище! Это все, что ты находишь нужным сказать мне после стольких лет?
М а н о л е (смеясь). Прости меня, Клаудия, но аттестат зрелости впечатляет. (Целует ей руки и обнимает за плечи.) Как хорошо, что я наконец-то вижу тебя! Мое терпение уже было на исходе.
К л а у д и я (смеясь). Ох, Ман, и ты хочешь, чтобы я поверила?
Держась за руки, они выходят в сад под несколько раздраженным взглядом Кристины, которая, как только они исчезли из поля ее зрения, с решительным видом уселась за рабочий стол и вскрыла первое письмо. А в саду Клаудия внимательно и любовно оглядывает Маноле.
М а н о л е. Я безобразно постарел?
К л а у д и я (совершенно очевидно, что впечатление у нее именно такое, но она не хочет говорить ему этого. Качает головой и, обняв Маноле за шею, на мгновение прижимается лицом к его лицу). Мне ужасно тебя недоставало…
М а н о л е. Почему ты не приехала вчера на вокзал? Было полно чужих. А тебя не было.
К л а у д и я. Я же тебе звонила, что у меня спектакль. Я и сейчас удрала с репетиции, чтобы повидаться с тобой. Сикэ дал мне свою машину. (Другим тоном.) Четыре года! Четыре года прошло, Ман, с тех пор как ты уехал!
Они садятся на скамью.
М а н о л е. У меня впечатление, что тебя гораздо больше трогают воспоминания о разлуке, чем радость свидания.
К л а у д и я (смеясь). Сцена? Так скоро? Дай дух перевести, Ман.
М а н о л е (не без раздражения). Никто из близких не рад по-настоящему моему возвращению. Я почувствовал больше тепла в тех чужих людях, что встретили меня на вокзале, чем у Влада и у тебя.
К л а у д и я. С каких пор я так много значу для тебя? Чувствительным папой ты тоже никогда не был. Что с тобой?
М а н о л е. Отлично знаешь, что ты всегда была мне дорога и что, по существу, единственная женщина в моей жизни — ты.
К л а у д и я. Ман, ты восхитителен. Только я знаю около двадцати великих твоих страстей, это если не упоминать бесчисленных интермедий.
М а н о л е. Я неизменно возвращался к тебе.
К л а у д и я. Да, я была единственной женщиной, которой тебе доставляло удовольствие изменять. Потому ты всегда возвращался. Давай не будем говорить про это. Я от души рада, что вижу тебя. И я была очень горда успехом твоего индийского монумента.
М а н о л е. Он вышел неплохим. Но не уклоняйся от разговора. Я много думал о нас обоих.
К л а у д и я (с юмором). Именно про обоих? Ну?
М а н о л е (после минутного колебания, потому что не знает, как начать). Мы знакомы уже двадцать лет.
К л а у д и я. Не слишком галантно напоминать мне об этом.
М а н о л е. Когда-то, в самом начале, я сделал тебе предложение. Ты помнишь?
К л а у д и я. Какая память! По правде сказать, это я сделала тебе предложение, но очень мило с твоей стороны, пусть и задним числом, поменять наши роли в этой истории.
М а н о л е (искренне удивлен). Ты уверена, что так и было? Да, я много виноват перед тобой.
К л а у д и я (сохраняет шутливый тон, так что трудно понять, насколько это серьезно для нее. Но ее огромная нежность к Маноле должна чувствоваться все время). Не стоит мучиться, Ман. Не будь ты так виновен, как знать — между нами все давным-давно могло бы кончиться. Это единственное мое преимущество в наших отношениях. Самолюбивая женщина так легко от этого не откажется. (Смеется.)
М а н о л е. Даже на минутку не можешь принять меня всерьез?
К л а у д и я. Гм! Подозрительная самокритичность. Не знаю, куда ты клонишь.
М а н о л е. Тот факт, что мы вопреки всем моим прегрешениям все-таки вместе, доказывает, что ты любишь меня.
К л а у д и я (искренне и мягко). Какой крюк, чтобы добраться сюда, Ман. Конечно, я люблю тебя. Это — проклятие моей жизни. (Встает.) Ну а теперь мне пора бежать. Я обещала исчезнуть только на два часа… Не хочешь встретить меня сегодня вечером у театра?
М а н о л е (берет ее руки в свои и долго глядит на нее). Я хочу, чтобы ты пришла сюда. Навсегда.
К л а у д и я (волнуясь). Не понимаю. Что за шутки!