М а н о л е (после долгого молчания). Удивительно, какая у тебя интуиция. Но дела обстоят гораздо хуже и совсем иначе, чем ты думаешь, Клаудия. Знаешь ли, что иногда мне кажется, будто ни ты и ничто другое в действительности не существует? Меня охватывает ужасное беспокойство, и вдруг я с изумлением вижу, в самом прямом смысле вижу, как мир распадается, трещит, раскалывается, словно земная кора под ударами землетрясения, становится все тоньше и тоньше и под ней появляется…
К л а у д и я (в ужасе). Ман!
М а н о л е. И все-таки я не безумен. Я контролирую себя. Но в те минуты, когда все бежит и разрушается, уступая место какой-то другой реальности, я уже не я. Понимаешь, в жизни я не бывал болен, никогда не думал о смерти или если думал, то это было страшным опьянением гордыней — что, мол, эти руки непобедимы, что я творю ими жизнь, что под их тяжестью смерть гибнет, бежит, не знаю куда. И вдруг… (Пауза.) Я сам себе противен! Не уходи, Клаудия. Раз я не могу работать, то лишь ты дашь мне уверенность, непосредственную точку опоры, в надежность которой я верю… Влад… (Жест отчаяния.)
К л а у д и я (с невыразимой нежностью прижимает голову Маноле к груди). Хорошо, я не уйду, Ман.
Маноле берет ее руку и прижимает к своему лицу. С листком бумаги в руке торопливо и весело влетает К р и с т и н а.
К р и с т и н а. Готово! (Увидев их, смущается.) Я… Я забыла черновик. (Хочет уйти.)
К л а у д и я (приходя в себя). Постой, Кристина! (Маноле.) Тебе нужен черновик?
М а н о л е. На что он мне? (Протягивает руку за бумагой.) Благодарю. Подпишем. (Ставит подпись.)
К р и с т и н а (с энтузиазмом). Это великолепно, маэстро.
К л а у д и я (чтобы поддержать разговор). Это что, статья?
М а н о л е. Открытое письмо для печати. В связи с Женевским совещанием. (Кристине.) Как вы условились? За ним пришлют?
К р и с т и н а. Да. Но господин Влад отправляется в город. Сказать ему?
М а н о л е. Хорошо.
К р и с т и н а (в глубине сада, за сцену). Господин Влад!
М а н о л е (опять беря альбом). Ладно, Кристина, а сейчас снова займи свое место.
Кристина садится. Маноле начинает рисовать. Клаудия смотрит на них, потом раскрывает книгу.
В л а д (входя, оглядывает все). Ты меня звал?
М а н о л е. Будь добр, раз ты едешь в город, забрось этот текст в редакцию.
В л а д (беря конверт). «Открытое письмо людям искусства всего мира». Что это, манифест? (Смеется.)
М а н о л е. Что ты скалишься?
В л а д. Таков уж я. Если не косноязычу, то скалюсь. (Идя к выходу мимо Кристины.) Почему ты не села в профиль, чтобы были видны твои грудки? Они недурны. Ты заметил, папа? (Уходит.)
М а н о л е (яростно). Влад!
К л а у д и я. Успокойся, Ман. Это грубая шутка, и только.
М а н о л е (указывает на Кристину, которая готова расплакаться). Посмотри на нее.
К л а у д и я (Кристине). А ты чего сидишь с похоронным видом? Полагаю, в твоем возрасте глупости тебе уже говорили. Не нужно их подчеркивать.
К р и с т и н а (плаксивым детским голосом). Да, вы ничего не знаете…
М а н о л е (яростно). Чего не знаю? Он к тебе пристает? Не дает покоя? Не осмелился ли приставать к тебе?
К л а у д и я (с мягкой иронией). Ман, не так пылко.
М а н о л е (глядит на нее. Пожимает плечами, Кристине, более спокойно). Ну?
К р и с т и н а. Если б только эти шутки… Мальчишки в школе с их шуточками просветили. Но он считает меня дурой и все время издевается надо мной. Он ненавидит меня, оскорбляет, называет гусыней…
М а н о л е (смягчаясь, хохочет). Ненавидит? Какая жестокая драма происходит в этом доме! (Вновь берется за работу.) Подними немного голову.
К р и с т и н а. Он считает себя выше всех. Даже выше… (Испуганно умолкает.)
М а н о л е (которого ничуть не интересует, выше кого считает себя его сын). Так что излишней симпатии, насколько я понял, ты к нему не испытываешь.
Клаудия внимательно следит за этой сценой.
К р и с т и н а. Хотите, я скажу вам правду? Терпеть его не могу!
М а н о л е (восхищенно). Какая мстительная! Да ты опасное существо!