С ю з а н н а. Амели, душенька, вы уже начали поливку у себя на винограднике? Иди сюда и расскажи мне, кто из деревенских свободен этой весной?
Амели нехотя подходит.
Д р а г о ш. Взгляните, что за совершенство! Они мне сделали по четыре иллюстрации для каждой главы!
Л а у р а. Вы были правы, очень четко и ярко.
А л е к у. Краски чистые и прозрачные, рисунок как живой…
Л а у р а. Это не так уж важно для научной книги.
А л е к у. Ну как же так — не важно! Взгляните, дорогие друзья, на этих иллюстрациях изображены бабочки, мотыльки, стрекозы, то есть сущая чепуха. И все-таки, когда это выполнено с любовью, с предельным приближением к изображаемому предмету, когда художник почти сливается с ним, — такое проникновение, самоотречение, самоотрицание ради перевоплощения в стрекозу, ее крылышко, ножку и рождает чудо.
Д р а г о ш. Подобное слияние достижимо в любой работе.
А л е к у. Несомненно. Если доску стругаешь с любовью, то и доска получается идеальная, в ней продолжается твоя жизнь. Оставить что-то после себя — вот ради чего стоит жить.
С ю з а н н а. В жизни так многое надо сделать…
А л е к у. …что она оказывается короткой.
Л а у р а. Как у вас здесь спокойно.
А л е к у. Посмотрите в окно, какой чудный закат, какое сине-сизое небо.
Из деревни доносится церковный звон.
С ю з а н н а. Я каждый вечер слушаю этот концерт.
Д у к и. Совсем стемнело…
А л е к у (тихо). Перестань рисовать. Полюбуйся лучше закатом.
Д р а г о ш. Как быстро приближается ночь!.. Словно на крыльях ветра.
С ю з а н н а. Господи, как хорошо! (Пауза. Тихо продолжает.) Пойдемте в сад, друзья.
Д у к и (быстро). Да-да, идем! Ах, как прекрасно! (Уходит.)
А л е к у. Дуки! Накинь что-нибудь, Дуки! Ты простудишься! (Берет под руку Амели.) Пойдемте со мною, прекрасная дама.
Оба удаляются.
Л а у р а (подходит к мольберту). Давно госпожа Дуки работает над портретом?
С ю з а н н а (обнимает ее за плечи). Скажите честно, вам нравится?
Л а у р а. Без необходимой маленькой лжи?
С ю з а н н а. Без.
Л а у р а. Непонятно, что на ней изображено. Если б я своими глазами не видела, как вы позируете, подумала бы, что это натюрморт.
С ю з а н н а (тихо, словно под большим секретом). Видишь, Драгош, я тебе говорила, что на этом портрете смахиваю на карпа!
Все трое смеются.
За сорок лет нашего знакомства Дуки сделала по меньшей мере десяток моих портретов.
Л а у р а. Одинаковых?
С ю з а н н а. Нет! Одни изображали всякие овощи, другие — самых разных животных. Но Дуки — прелестный человек, она такая ласковая, непосредственная, ребячливая.
Д р а г о ш. Даже в этом возрасте — все еще очаровательный и избалованный ребенок.
Л а у р а (задумчиво). Видно, она никогда не страдала.
С ю з а н н а. Да. Близкие всегда ее щадили и оберегали. Знаете, милое дитя, хорошо, что на свете есть люди, которые никогда не страдали. Такой человек, как Дуки, все равно не смог бы взять чужую ношу на свои плечи. Это его сломало бы. По-вашему, я не права?
Л а у р а (пристально смотрит на нее). Возможно, правы.
С ю з а н н а. Если б ценой страданий такого человека люди стали счастливее, я бы еще поняла. А так — зачем? Надо только радоваться, что хоть один человек избежал участи стольких страдальцев. Радоваться, к какому бы социальному классу он ни принадлежал. Ведь так?
Л а у р а. Думаю, да.
Д р а г о ш. Есть люди, которых жизнь щадит.
С ю з а н н а. Жизнь или господь бог, сын мой. Всевышний любит невинных и незлобивых. Что вы на меня так смотрите, милая, вы не верите в бога? Но если вы верите в добро и ненавидите зло, я надеюсь, мы сможем подружиться. Правда?
Л а у р а. Я бы этого хотела, сударыня.
С ю з а н н а. Так что ж нам мешает? (Шутливо прижимает Лауру к груди.) Теперь я пойду в сад, к моим гостям. А вы идете?
Л а у р а. Я?.. Да-да, конечно.
Д р а г о ш. Мы немного задержимся, мама. Я давно обещал показать мадемуазель Чобану кое-какие книги. Мы вас догоним.
С ю з а н н а уходит.
Л а у р а, Д р а г о ш.
Д р а г о ш (пристально смотрит на Лауру, потом отводит глаза и направляется к библиотеке). Давайте я покажу вам книги.