Выбрать главу

*112 Каким образом сын репрессированных родителей попал в престижный и "идеологический" московский вуз? Сам Трифонов объяснял это так: "Я думаю, что был принят в Литинститут потому, что работал на авиационном заводе и ходил в сапогах и ватнике. И потому, конечно, что в конце сорок четвертого было слишком мало поступающих" (см. : Трифонов Ю. Воспоминания о муках немоты, или Фединский семинар сороковых годов // Дружба народов. - 1979. No 10).

*113 А. Г. Бочаров вспоминал, как Ю. Трифонов читал им свою рукопись в студенческом общежитии МГУ: ". . . И разговор у нас в той тесноватой комнатке на Сретенке был больше о жизни, чем об "эстетике": слишком много острых зацепок содержалось в его повести. . . А уж мы, тем более по молодости, думали, что чзображенное в "Студентах" и есть правда, или, в лучшем случае, полагали естественным, что в литературе должна быть именно такая правда" (Лит. обозрение. - 1994. -No 1-2).

*114 Письмо Ю. Трифонова к Л. Левину от 26 октября 1970 г. // Вопросы литературы. - 1988. - No 3.

*115 Магд-Соэп К. де. Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции. Екатеринбург, 1997. - С. 33, 34. (Надпись сделана в 1976 году. )

*116 Разрядка принадлежит автору, но здесь ею обозначаются акценты, которые делает в своей речи персонаж. В дальнейшем Трифонов станет применять разрядку как особый прием - для выделения словесных формул, "знаковых" слов, слов-эмблем.

*117 Сама история редакционной подготовки романа "Утоление жажды" в журнале "Знамя", вся тяжба Трифонова с редакцией дают очень внятное представление о том, как его буквально загоняли в прокрустово ложе соцреалистических стереотипов. Вот письмо Трифонова в журнал "Знамя", которым он сопроводил четвертый (!) вариант своего романа: "После трехмесячной работы с редактором представляю редакции журнала "Знамя" окончательный вариант моего романа "Утоление жажды". Это уже четвертый вариант романа, четвертая сквозная переделка книги в 20 печатных листов. <...> Я считаю роман законченным. Учтены все замечания, высказанные членами редколлегии журнала "Знамя". Наиболее крупные переделки касаются редакции газеты и образа главного героя - Корышева, то, что вызвало наибольшие возражения. Образ Корышева идейно и художественно переосмыслен. Сейчас это человек с определенной судьбой, с твердым и действенным характером. Пафос его жизни, его поступков: борьба с последствиями культа личности. <...> Новые сцены вписаны, а кое-что убрано из текста для более яркого показа сознательности передовых рабочих стройки. <...> Роман оптимистичен, он принял точную политическую направленность: он направлен против последствий культа личности, против перестраховки и догматизма, которые еще имеют место и в делах строительства и в делах редакций" (13 января 1963 г. ). (Цит. по: Шитов А. П. Юрий Трифонов: Хроника жизни и творчества. - С. 307, 308. ) По этим ответам видно, чего добивалась редакция от автора романа, видно также, как ради того, чтобы увидеть свой роман напечатанным, Трифонов вынужден был "играть по правилам", даже говорить на соответствующем казенном языке.

*118 Новеллистическая композиция повести "Обмен" обстоятельно проанализирована в кандидатской диссертации В. В. Черданцева "Человек и история в "городских повестях" Юрия Трифонова: (Проблематика и поэтика жанра)" (Екатеринбург, 1994).

*119Бек Т. Юрий Трифонов: Проза как инобытие поэзии // Мир прозы Юрия Трифонова. - Екатеринбург, 2000. - С. 93.

*120 Эта серия, выходившая в Политиздате, несомненно, была задумана и одобрена в недрах ЦК КПСС. Для работы над книгами о выдающихся революционных деятелях были приглашены вместе с писателями, вполне лояльными к режиму, писатели, которые находились в непростых отношениях с властью: В. Акынов, А. Гладилин, В. Войнович, Ю. Давыдов, Б. Окуджава. То ли это была попыттка властей "приручить" строптивцев? То ли, наоборот, сочинение произведения на "священную тему" должно было защитить писателя от ретивых охранителей?

*121 После "Нетерпения" сомнение в целесообразности революционного насилия Трифонов несет в себе уже до конца жизни. В 1980 году он пишет статью "Нечаев, Верховенский и другие", где размышляет о романе Достоевского "Бесы", цитирует страшные пункты из нечаевского "Катехизиса революционера", требующие от революционера полного отречения от нравственности, от "чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести". Комментарий Трифонова таков: "Злодейская откровенность "Катехизиса" была тем барьером, который отделял все человеческое от нечеловеческого". И, обращаясь к событиям своего времени, писатель горько констатировал: "Террористы теперь не останавливаются ни перед чем: взрывают самолеты, поезда, аэропорты, универмаги, народное гулянье на площади. . . И это нечаевщина в чистом виде. <...> Терроризм выродился в мировое шоу. Бесовщина стала театром, где сцена залита кровью, а главное действующее лицо - смерть". (Трифонов Ю. "Как слово наше отзовется. . . ". - С. 42, 47, 50).