Два раза ему на мгновение удавалось приоткрыть дверцу сознания: сначала он ощутил себя стоящим над бездной на краю узкой площадки, потом увидел над собой нависшее жуткое серое лицо-маску…
В сознание он пришел, будто его включили. Долго потом мерещилось тихое клацание тумблера, который фантазия поместила почему-то под мышкой. Клац! — и вот он уже бодр и свеж, тело легкое, послушное — сказка, а не пробуждение.
А потом Диего понял, что видит перед собой, и замер с поднятой рукой. Сначала пришло впечатление необычного простора: он стоял на плоской вершине будто срезанной лезвием горы и смотрел на равнины, горные страны, океан, уходившие в бесконечную даль. Странность номер один: именно в бесконечную — горизонта не было, на пределе видимости все детали ландшафта сливались в цветную мозаику, уходившую все дальше и дальше. Затем Диего заметил вторую странность: то, что он сначала принял за узор и вязь облаков над собой, оказалось такой же плоскостью с лесами, горами, морями и реками, но обращенной вниз головой к нормальному ландшафту и видимой как сквозь мерцающий слой голубого тумана. И еще: вдали над равнинами и совсем близко от вершины горы сверкали полупрозрачные стены, как бы скрывающие за собой другие миры, обращенные к нормальному по перпендикуляру. Диего долго всматривался в один из загадочных бликов, пока не разглядел туманный гигантский горный хребет, расположенный на такой же туманно-эфемерной вертикальной платформе.
— Пересечение миров! — вслух сказал он. — Как же они не влияют друг на друга?
Словно для демонстрации возможностей местной физики из-под горы выскочил скособоченный ажурный короб — летательный аппарат — и на большой скорости проделал несколько челночных походов из края в край равнины, теряясь в голубоватой дымке атмосферы. Затем он вспыхнул белым светом, одна из вертикальных поверхностей с равнинным ландшафтом при этом мгновенно приобрела четкие формы, цвет и плотность, так что у Диего даже дух захватило, словно он наклонился над пропастью, и тут же вертикальный мир и коробчатая машина стали невидимы; вероятно, машина перешла в иное измерение и мчалась теперь где-то над горами другого мира.
— Великий космос! — пробормотал Диего. Он только сейчас заметил, что в небе не было ни светила, ни звезд, ни лун, но освещенность загадочного, тысячекратно пересекающегося в самом себе бесконечного мира была такой, словно он имел, по крайней мере, два солнца.
Диего попробовал вызвать Пинегина или крейсер, но динамики молчали. «Кинозал» сверхоборотня продолжал работать. И тут пограничник почувствовал на плече тяжелую руку. Он повернул голову и вздрогнул, несмотря на всю свою выдержку. Рядом, в знакомом белом комбинезоне спасателя, который из-за многих преимуществ носили все космонавты, стоял человек. Высокий, атлетически сложенный, смуглолицый, с упрямой складкой бровей и настороженным взглядом.
— Черт возьми! — пробасил он, не снимая руки с плеча Диего. — Скафандр ВЗ! Кто вы? Что здесь делаете? И где это мы? — Он только теперь огляделся, на лице отразилось недоумение.
Диего включил внешний звуковой передатчик.
— А вы кто?
— Я Батиевский, транс наладчик, последнее место работы — система гаммы Единорога. На Юлии нас застала гроза, и… не понимаю, как я здесь оказался. Где мой напарник, Шубин?
— Я думал, мы это узнаем от вас. А вы хоть представляете, где находитесь?
Смуглолицый Батиевский еще раз, более внимательно, огляделся, пожал плечами. В глазах его загорелся интерес, но лицо осталось замкнутым, не дрогнуло.
«Однако если он жив, то и другие похищенные живы?! — подумал про себя Диего. — Значит, все-таки плен? Не значит ли это, что и я в плену? Но чего от нас хотят хозяева сверхоборотня?»
— Мы выехали по сигналу СОС… — начал Батиевский, и вдруг глаза его расширились. — Кто это?!
Диего оглянулся. От края площадки к ним неторопливо шествовал серый человек.
— И я этого не знаю, — помедлив, ответил Диего. — Может быть, хозяин, а может, такой же пленник, как мы.
— Чего он медлит? — пробормотал Торанц.
Десантный когг перестал опускаться и завис над дырой шахты, скрытой тенью кратера.
На пульте селектора вспыхнул крошечный зеленый огонек. Пинегин тронул сенсор и проговорил:
— Игорь, что случилось? Почему висишь?
— Дырка узковата, — тотчас же отозвался Забара, — когг не пройдет, придется дальше идти на антиграве. Саша подстрахует полем.
— Добро, — после некоторого колебания сказал Пинегин. — Спустишься до уровня отверстия шахты и посигналишь прожектором. В шахту не спускайся, сам знаешь, чем кончаются объятия сверхоборотня.
От десантолета оторвалась серебристая пылинка, исчезла в тени кратера. Потом там вспыхнул свет, и стены кратера заиграли сотнями радуг.
— Витя, генераторы на предел! — вполголоса произнес Пинегин. — Если что — ребята должны уйти… — Он хотел сказать «живыми», но удержался.
— Уйдут, — пообещал Ненароков, не выразив ни досады, ни раздражения. — Автоматика настроена надежно. При первом же всплеске координатор закапсулирует когг и Забару, а оборотня мы прижмем.
Слова командира крейсера несколько разрядили обстановку в зале, он, наверное, именно такого эффекта и добивался, и Пинегин в душе поблагодарил его, хотя сам был настроен далеко не так оптимистично. Вирт не возвращался, и каждая минута уменьшала надежду на его благополучное возвращение.
И в этот момент ландшафт с кратером, куполом энергостанции, блестящим стекловидным полем стал изменяться. Люди ничего не успели предпринять, автоматы тоже не отреагировали, запрограммированные на резкие изменения напряженности электромагнитных и гравитационных полей.
На полигоне вспыхнул сказочно красивый фейерверк: переливы чистых спектральных цветов, ленты, ручьи и реки цветного сияния, калейдоскоп красок! Потом краски потускнели и стало заметно мелькание картин, одна сменяла другую, но так быстро, что мозг не успевал запомнить их и сравнить, оставить в памяти хотя бы одно из мелькавших изображений.
Было ясно, что сверхоборотень уцелел, раскрылся и, быть может, впервые повел разговор на своем языке, а люди ничем не могли ему ответить, кроме стандартных программ контактов, разработанных в Институте внеземных культур, рассчитанных на гуманоидный разум и потому в данном случае малопригодных практически.
Верчение картин замедлилось. Теперь люди успевали выхватить из общего мелькания отдельные фрагменты: то странный, кипенно-белый лес, то непонятные циклопические сооружения, то вереницу каких-то существ, то еще более непонятные машины, формы, контуры зданий и фигур. Оборотень выдыхался. Еще с минуту продолжалось это невероятное светопреставление, потом перед людьми на несколько секунд задержалось видение: полированный идеальный круг, отсвечивающий синим, и неправдоподобная, жуткая в своей неземной нечеловеческой гармонии фигура, от которой исходила — все почувствовали это — гипнотическая, властная сила, довлеющий над миром разум! — и все кончилось.
На полигоне лежало почти километровое черное яйцо сверхоборотня, замкнувшегося в свою обычную оболочку. Открылся вид на кратер, но купола энергостанции уже не было, и люди поняли, что и купол был порождением оборотня.
Рядом с исполинским эллипсоидом Пинегин заметил конус десантного когга и, дав вариацию увеличения в общем виоме, увидел рядом две блестящие фигуры: одна из них поддерживала другую. В корме когга открылся люк, двое вползли внутрь, и аппарат взмыл в небо.
Критерий истины
Пинасе миновал шпиль марсианской ТФ-станции и провалился в причальный туннель, выведший его на посадочную платформу.
Диего нашел эскалатор, поднялся в центральный зал станции, почти пустой в это время дня. Через минуту он был на Земле.
После разведки на полигоне, когда произошло странное информационное извержение сверхоборотня, пограничник полмесяца провел в марсианском медцентре, излечиваясь от нервной перегрузки и пересыщения увиденным, освобождая организм от немалой дозы всевозможного рода излучений, пробивших даже скафандр высшей защиты.