Г о л о с И м р е М и к у ш а. Боюсь помешать твоему вдохновению.
У ч и т е л ь. Лицезреть судебного исполнителя для вдохновения — это просто необходимо.
У ч и т е л ь, И м р е М и к у ш.
Входит И м р е М и к у ш, молодой человек, примерно одного возраста с учителем. В его костюме есть некоторая щеголеватость. Под мышкой у него портфель. Обменявшись с учителем рукопожатием, осматривается.
И м р е М и к у ш. Ну, вещей здесь не так-то много, чтоб можно было описать их и наложить арест. Но, я слыхал, ты тоже решил позаботиться о завтрашнем дне. Что ж, старина, позволь тебя поздравить с помолвкой. (Пожимает учителю руку.)
У ч и т е л ь. Благодарю. Вам уже известно?
И м р е М и к у ш. Нам обо всем известно, старина. (Садится, закуривает, протягивает портсигар учителю.) Угощайся! Ах да, ты же не куришь. А отныне — тем паче? Кларика не выносит запах табака? Не робей, через несколько лет даже тот, кто никогда не курил, привыкает к табаку, чтоб только досаждать жене.
У ч и т е л ь. Тебе видней. Как-никак ты уже почти год женат…
И м р е М и к у ш (хохочет). Я тебя только запугиваю. Меня тоже этак стращали, ну и я так поступаю, А ведь ты, старина, счастливый малый. Кларика девушка хоть куда, привлекательная. Вот уж никогда бы не предположил, что ты сумеешь этак ловко ухватить свое счастье. Из нее выйдет замечательная жена. К тому же сто хольдов приданого тоже не валяются.
У ч и т е л ь. Я не ради приданого…
И м р е М и к у ш. Знаю, знаю. Любовь. Но даже при всем при том сто хольдов чего-нибудь да стоят. Секретарь нашей сельской управы Мишка охотно согласился бы заполучить их в приданое. Слыхал, ты к нему заходил… Ты, кажется, придумал спасительную идею и хочешь ее навязать ему? Печешься, так сказать, о благе народном… Ну что еще там за группа при школе? Смотри не подорви местный бюджет, а то придется мне побегать за денежками налогоплательщиков.
У ч и т е л ь (резко). Да, задумал, но это вовсе не спасительная идея всенародного блага, а вполне реальная помощь односельчанам. Я никому ничего не навязываю и никого не прошу приносить какие-либо жертвы, даже тех, у кого есть подобная возможность.
И м р е М и к у ш (тихо). Ну-ну, не буду, старина. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Беру свои слова обратно.
У ч и т е л ь. Значит, идешь на попятный. Хорошо, что ты высказался, мне давно хочется с тобой серьезно поговорить.
И м р е М и к у ш. Ну что ж… Изволь. Я к твоим услугам.
У ч и т е л ь. Послушай, Имре! Я не собираюсь быть духовным наставником или судьей. Каждый живет как хочет. Правда, нас с тобой кое-что связывает, и поэтому мы не вправе проходить мимо того, что касается тебя или меня. Мы с детских лет знаем друг друга. Вместе росли, мужали, в общем, судьба у нас складывалась одинаково, как, впрочем, у всех венгерских бедняков. Не многим из нас удается выбраться, подняться на более высокую ступеньку социального бытия, и потому нам не может быть безразлично, как живут и ведут себя люди, подобные нам с тобой. И если те, кто остался там, в нищете и бесправии, откуда мы с тобой вырвались, не могут нас спросить, так ли мы живем, то мы сами должны быть требовательны друг к другу. Не берусь судить, правильно ли живешь ты, но над тем, что я делаю, над тем, как живу и во что верую, я никому не позволю глумиться.
И м р е М и к у ш. Но послушай, старина, это же…
У ч и т е л ь. «Нам обо всем известно!» — заявил ты. Так вот, я тоже знаю, как зло говоришь ты по поводу всего, что я здесь делаю, — словом, о моей работе.
И м р е М и к у ш. Право же, старина, я вовсе не…
У ч и т е л ь. Всякий вправе иметь о ней свое суждение. Считать ее недостаточной, ни во что не ставить, осуждать, даже смеяться над ней, если угодно, — всякий, но только не ты. Я и сам знаю, как мало я еще сделал. Но разве кто-либо пытался здесь сделать больше? Ты ведь хорошо знаешь, какую глухую стену недоверия мне приходится пробивать. Это относится и к тем, кто живет в лачугах, и к тем, кто в барских хоромах. Мы с тобой здесь родились, и все нас прекрасно знают с детских лет, и все же, когда несколько лет тому назад я вернулся сюда, меня встретили настороженно, словно я был чужим. И как много времени и сил мне потребовалось, чтобы создать обстановку взаимного доверия. И если за все это время я ничего особенного не делал, разве что только старался помогать каждому, кто нуждался, — голодному давал кусок хлеба, плачущей утирал слезу, — то и это кое-что да значит. Не утверждаю, будто я делаю что-то великое или необыкновенное, но для меня это святое дело, в этом я вижу свое призвание. И если ты не хочешь помогать, не хочешь, чтоб эти будничные дела переросли в большие, значительные, то хоть не мешай мне, не ставь палки в колеса.