К л а р и (перебивая). Легенды!
У ч и т е л ь. Безразлично, как это назвать. Не будем спорить. Важно одно: мы не должны чинить произвол — это все равно что тушить пожар, подливая масло в огонь. Теперь, после рассказа девочки, я окончательно убедился — насильственные меры в таком деле недопустимы. Раз уж у мальчика загноилась рана и погубила несчастного, не стоит бередить раны других обездоленных.
К л а р и. Словом, будем мириться и потворствовать подстрекателям, сбивающим с толку людей? Вы разве не слышали, к чему они призывают? «Поджечь бы его усадьбу!»
У ч и т е л ь (нетерпеливо). Это всего лишь безответственная болтовня.
К л а р и. Как и все остальное? Нет, надо положить этому конец (топнув ногой), да поскорее.
У ч и т е л ь. Успокойтесь, Клари.
К л а р и. Как же я могу успокоиться, когда говорят, будто мой отец… будто я… да и вы… Когда я вишу, что эта мразь забрасывает нас грязью, затягивает в болото, а мы стоим как истуканы и выжидаем?!. Мне хочется смеяться и плакать одновременно, как только я подумаю, что вот уже несколько дней мы ждем здесь этих людей, в ножки им готовы поклониться, чтоб они пришли, жаждем им помочь, а они замышляют удавить нас…
У ч и т е л ь (берет ее за руку, успокаивая). Не надо сгущать краски. Вы же слышали, я послал за этой несчастной женщиной. Я поговорю с ней откровенно.
К л а р и (спокойнее). Ладно, Пишта, поговорите с ней. (Снимает халат.) А я пойду поговорю с отцом…
У ч и т е л ь (упрашивая). Повремените, Клари. Дайте мне переговорить с этой женщиной.
Клари колеблется.
Послушайте меня. Я вас понимаю. Знаю, что по-своему вы правы, но… но теперь в наших общих интересах… прошу вас… Потом вы поймете, почему я прошу вас пока повременить…
К л а р и (сразу же утратив свой апломб и решительность). Пишта… все это так ужасно… Право же, я просто теряюсь… Я… я так боюсь чего-то…
У ч и т е л ь (обнимает ее). Полно, полно! Чего вы боитесь? Увидите, все обойдется, все уладится.
К л а р и (льнет к нему). За вас… за тебя боюсь…
У ч и т е л ь (гладит ее волосы). Ты… ты моя дорогая…
Горячо целуются.
К л а р и (освободившись из его объятий). Пожалуй, мне пора уходить. Не хочу встречаться с этой женщиной…
У ч и т е л ь (с надеждой). Хорошо, я поговорю с ней. Все уладится. Я не могу допустить, чтобы все то, что я с таким трудом воздвиг, рухнуло.
Еще раз в дверях целуются, и К л а р и уходит.
У ч и т е л ь один.
Как только Клари выходит, с лица учителя сразу же исчезает выражение уверенности. Теперь он полон раздумий. Несколько раз прохаживается туда и обратно по комнате, затем подходит к окну и, облокотившись на подоконник, сосредоточенно смотрит на улицу. Кто-то здоровается с ним.
У ч и т е л ь. Здравствуй, дядя Густи!
У ч и т е л ь, Б е к ш и ч.
Б е к ш и ч (останавливается возле окна, обменивается с учителем рукопожатием). Здорово, Пишта. Что хорошего на ниве народного просвещения?
У ч и т е л ь. А что нового на поприще народного здравоохранения?
Б е к ш и ч. Увы, здравоохранение хиреет. Кстати, как обстоят дела с твоей гениальной затеей? С детской группой? Мне на улице только что повстречалась Кларика…
У ч и т е л ь (невесело). Я хотел бы у тебя кое-что спросить, дядя Густи.
Б е к ш и ч (с иронией). Может, какой-то недуг мучает? Сердечная болезнь? А? В твоем возрасте это бывает…
У ч и т е л ь (не расположен шутить). Нет, не то… Послушай, может, зайдешь на минутку?
Б е к ш и ч. Ну, вижу, случай тяжелый, из ряда вон выходящий. Что ж, придется, пожалуй, зайти.
У ч и т е л ь, Б е к ш и ч.
Входит Б е к ш и ч, сельский врач среднего возраста, торопливый в движениях, подвижной, с докторским баульчиком, который тут же ставит на стол.
Б е к ш и ч. Послушаем-ка! Ну, что за беда? На что ты жалуешься? Послушаем!
У ч и т е л ь. Присядь, пожалуйста, дядя Густи.
Оба садятся.