У ч и т е л ь, Х о р в а т.
Х о р в а т (не успела закрыться за Балогне дверь, как его словно прорвало). Ну уж этого я от господина учителя никакие ожидал! Этого я от тебя не ожидал!
У ч и т е л ь (изумленно). Чего? Что я такое сделал?
Х о р в а т (резко). Я никого не убивал и не понимаю, почему ты ведешь расследование и хочешь собрать против меня всякие там улики. Я не убивал этого щенка. Боже мой, до чего же я дожил, а?! Мой будущий зять ведет дознание, норовит выведать обо мне все… Хорошо еще, жандармов на меня не натравливает…
У ч и т е л ь (прерывает его, спокойно). Я не веду никакого дознания и ничего не выведываю.
Х о р в а т (не обратив внимания на его слова). Вот уж и до меня стали доходить всякие слухи. О чем только не болтают грязные языки этих жалких голодранцев. Ладно, пусть себе болтают. Они только и могут что перемывать косточки тому, кто не хочет паршиветь да околевать от нищеты. Меня мало заботит, о чем судачат кумушки, но когда я слышу гнусные небылицы о моей семье, то я говорю — это уж слишком. Что я такого натворил? Почему нужно всюду разнюхивать, шпионить, выслеживать меня, словно разбойника? И все это делает тот, кого я еще вчера называл своим любимым сыном…
У ч и т е л ь (спокойно, с достоинством). А я еще и сегодня говорю вам — отец. Но при этом хочу добавить — не в моих привычках что-то разнюхивать да выслеживать кого-то…
Х о р в а т (немного поостыв). Встретил я доктора Бекшича. Был, говорит, здесь. О чем толковали, спрашиваю. Стал рассказывать: так и так, мол. И не мудрено, если человек возмутится, услышав такое. Разве мало того, что всякая погань чешет языки, изрыгая несусветную чушь? Когда это делают посторонние люди, мне наплевать, но когда кто-то из моей семьи становится на их сторону, это уж слишком…
У ч и т е л ь. Не знаю, что вам рассказал доктор Бекшич, но ничего особенного он рассказать не мог. Только то, что было. Я хотел услышать непосредственно из уст врача…
Х о р в а т (перебивая). А разве я не сумел бы тебе объяснить? Я сам мог бы рассказать все как было, стоило лишь обратиться ко мне. Дескать, расскажи-ка, «батя»… или «дядя Лайош», или в крайнем случае «господин Хорват», то-то и то-то… Как угодно, но обратиться ко мне, а не к чужому человеку, от которого — не пройдет и часа — вся деревня узнает, что учитель что-то разнюхивает про своего будущего тестя. И тогда, как ни старайся, призови в свидетели хоть всех святых, ничем уже своей правоты не докажешь.
У ч и т е л ь. Я как раз и хотел призвать врача в свидетели, и не на суд, а для того, чтобы он растолковал людям. Я хотел выяснить у него, как все это произошло, чтоб разъяснить истину сбитым с толку людям.
Х о р в а т (резко). К чему это им разъяснять?! Этим никудышным, дрянным людишкам, которые решили заняться вымогательством. Я из жалости подбросил им два центнера пшеницы. А теперь им взбрело в голову распускать всякие слухи, чтоб простофиля Хорват с перепугу перетащил все свое добро к ним в амбар. Вот им чего бы хотелось. Потрепать языком да отобрать у рачительного хозяина все добро, заработанное им упорным трудом. Но не на того напали, скажу нам. Паскудный, паршивый народишка!
У ч и т е л ь. Но такими доводами вряд ли удастся убедить их в необоснованности обвинений.
Х о р в а т. А кто собирается их убеждать?
У ч и т е л ь (твердо). Я!
Х о р в а т. Пустое! Пусть себе болтают сколько угодно. А ежели мне станет невмоготу все это слушать, то я и без всяких обстоятельных объяснений да упрашиваний сумею отстоять свои интересы, свою честь. Напущу на них жандармов да судью, и никаких объяснений с ними не будет. Уж я-то позабочусь, чтобы всяким там подонкам неповадно было в другой раз задевать мою честь…
У ч и т е л ь. Однако в данном случае речь идет о несколько большем, нежели честь одного человека.
Х о р в а т. О чем это таком большом?
У ч и т е л ь. В частности, например, обо мне и, главное, о моей работе, которой я здесь занимаюсь и намерен заниматься и впредь. Мне стоило неимоверных усилий всколыхнуть эту «никудышную, дрянную, паршивую» и уж не знаю какую там еще голытьбу, из среды которой, кстати сказать, я и сам вышел. И поскольку мое призвание быть их наставником, помощником, советчиком, добрым другом, то я не хотел бы отпугнуть их от себя, ожесточить, даже сознавая, что на сей раз они не правы… Я говорю «отпугнуть от себя», потому что в их глазах я уже связан с Лайошем Хорватом узами…
Х о р в а т (неприязненно). Так вот в чем загвоздка. Ну, коли эти узы помеха, их еще не поздно развязать.