Тооты с благодарностью провожают его взглядом.
М а р и ш к а. Они вместе пили пиво… Мылись в бане.
А г и к а. И он засветло вернулся домой.
Т о о т. Бог мой, может быть, действительно все обернется по-хорошему. Может, он возьмет его к себе в штаб?
М а р и ш к а. О Дюла, только чтобы не было с тобой беды! Дюла, мальчик мой, не замерзни!
Т о о т. Стемнело уже. Пошли спать.
А г и к а (ластясь к отцу). Какой прекрасный вечер. (Мечтательно.) Сборщики смолы уже разводят свои костры.
М а р и ш к а. Жаль, что господин майор лег спать…
Т о о т. У меня тоже глаза слипаются… Иди, доченька.
А г и к а. Мне так приятно гладить папочку.
М а р и ш к а. Отойди, Агика. Неужели ты не видишь, что отец хочет потянуться?
Т о о т (потягивается так, что хрустят кости, и громко стонет). Ой, мама моя, мамочка…
М а й о р (выскакивая из комнаты, дико озираясь). Что? Кто? Кого ранили?
М а р и ш к а. Что вы, что вы, господин майор, ничего подобного.
М а й о р. Я слышал чей-то стон.
Т о о т (досадливо). Это я…
М а й о р. Кто-то звал свою мать…
Т о о т. Такая уж у меня дурная привычка. Когда потягиваюсь, стону… стоню…
М а й о р. Вот оно что?
Т о о т. Никакого значения я в это не вкладываю. Наоборот. Значит — очень хорошо себя чувствую, когда стоню… стону…
М а й о р (меряет его взглядом, холодно). Я очень рад. Честь имею! (Уходит к себе в комнату.)
Тооты тоже поднимаются, желают друг другу доброй ночи. Т о о т целует А г и к у, гасит свет. Уходят.
Некоторое время сцена остается пустой.
Дверцы стенных часов распахиваются, выскакивает кукушка, кукует. В то же мгновение выбегает м а й о р. В одной руке у него фонарик, в другой — пистолет. Кукушка замолкает. Майор смотрит по сторонам, делает шаг и наталкивается на вешалку-манекен, на котором надет свежевыглаженный белый мундир майора.
Майор подскакивает к часам и рукоятью пистолета бьет по кукушке. Часы останавливаются. Услышав шум из соседней комнаты, майор лезет под стол, выглядывает оттуда, видит манекен в белом мундире.
Кто это? Стой! Стрелять буду! (Стреляет в манекен.)
Из разных дверей выскакивают перепуганные Т о о т ы, все в длинных ночных рубашках. Беспомощно озираются, потом на цыпочках направляются к двери комнаты майора.
(Успокоившись, вылезает из-под стола, как ни в чем не бывало садится, откладывает пистолет, закидывает ногу за ногу. Тоном светской беседы.) Какой хороший вечер, не правда ли?
Все мигом оборачиваются, смотрят на майора. Тоот пытается заправить рубашку в штаны. Агика зажигает свет.
М а р и ш к а (судорожно застегивает рубашку). Да… вечера у нас самые замечательные.
А г и к а. И не жарко…
М а р и ш к а. Если вы пересядете сюда, господин майор, вам будет виден пейзаж.
М а й о р (не шелохнувшись). Спасибо. Я его вижу и так. (Явно скучает, ему надо чем-то заняться, и от этой жажды деятельности растет его раздражительность.)
Тооты чувствуют это и лихорадочно ищут, чем бы отвлечь и развлечь гостя, но им это не удается, и у них опускаются руки.
М а р и ш к а. Сосновый лес в эти часы источает смолистый аромат.
Т о о т. Весь лес, который вы видите до самого горизонта — собственность герцога Леонарда Люксембургского.
М а й о р. Что вы говорите?
М а р и ш к а. Сбор смолы в разгаре. Если вы пересядете сюда, то увидите костры сборщиков смолы.
М а й о р (небрежно взглянув). Вижу.
А г и к а. А у меня есть белочка. Звать ее Мицу.
М а р и ш к а. О чем ты говоришь, Агика? (Выходит.)
А г и к а. Ой, правда. Я забыла, что ее уже нет, она — была.
Т о о т. В это время года на соснах делают зарубки и подвешивают банки.
М а й о р (вежливо). Весьма любопытно.
Т о о т. В них стекает смола.
М а й о р. Не может этого быть!
Неловкое молчание. М а р и ш к а приносит какой-то альбом.
М а р и ш к а. Эта книга отзывов предназначена для наших самых дорогих гостей. В ней много интересных записей. (Передает альбом майору, тот берет и тут же возвращает назад.)
Пауза.
Вас это не интересует?