И м р е М и к у ш. Ты, верно, думаешь, что у меня нет никакого интереса ко всякого рода общественным нуждам. А ведь ты ошибаешься! Если, конечно, критически подойти к людям моей профессии, то они не очень-то щедры к народу, впрочем, тебе это хорошо известно. Однако ты не думай, будто я глух к людской беде, будто не хочу сделать что-нибудь доброе. Напротив, я много размышлял над тем, как бы помочь всем этим беднякам, но ничего не смог сделать. Тебя просто не понимают, даже отец родной, не говоря уж о братьях и сестрах. Протянешь им руку помощи, а они злобно огрызаются. Но если у тебя в руках бич, они сразу же становятся смирными, как говорится, поджимают хвосты. Ты ведь знаешь, какие у меня отношения с семьей? Впрочем, оставим это. Лучше не выносить сор из избы. Честно говоря, я давно пришел к выводу — человеку выпадает та судьба, которую он заслуживает.
У ч и т е л ь (с иронией). Значит, тот, кому выпала счастливая судьба, получил ее по заслугам!
И м р е М и к у ш. Я предпочитаю не касаться конкретных личностей, а говорю вообще. Могу добавить ко всему сказанному лишь одно: идеалисты благородны, они необходимы в жизни, и я всегда огорчаюсь, если кто-нибудь начинает думать, как я…
У ч и т е л ь. Словом, твой визит — выражение сочувствия?
И м р е М и к у ш. Ты, Пишта, склонен всегда все истолковывать превратно. По всякому поводу готов иронизировать.
У ч и т е л ь. Боже упаси! Спасибо, что навестил, и прими мою признательность за сочувствие. (Протягивает ему руку, давая понять, что ждет его ухода.)
И м р е М и к у ш (чувствуя, что над ним смеются, зло). Ну, раз у тебя дела, не стану мешать…
Вбегает К л а р и.
У ч и т е л ь, И м р е М и к у ш, К л а р и.
С языка Клари вот-вот готовы сорваться слова, но, заметив постороннего человека, она сдерживается. Она бледна и, видно, чем-то встревожена.
И м р е М и к у ш. Целую ручки, Кларика. Я всего лишь на минутку забежал к Пиште потолковать по душам. Не обижайтесь, что уже собрался уходить. Целую ваши ручки. Будь здоров, Пишта. (Уходит.)
К л а р и (со слезами). Пишта! Что вы наделали?
У ч и т е л ь. Что случилось?
К л а р и. Что вы сказали отцу? О чем вы с ним говорили? Он прибежал домой в страшном гневе. Требовал, чтоб я немедленно вернула вам обручальное кольцо. Он и слышать не хочет о нашей свадьбе. Говорите, Пишта, я с ума сойду. Я никогда не видела отца в таком гневе… Говорите же!..
У ч и т е л ь (стоит с растерянным видом). Не знаю, что вам сказать. Не сердитесь на меня, Клари, я чувствую себя заживо погребенным, на меня обрушилась земля, я кричу, взываю о помощи, но никто и, наверное, теперь уже никогда не услышит моего голоса… (Тяжело опускается на стул, закрывая лицо руками.)
К л а р и (подбегает к нему, обнимает, гладит по голове, со слезами). Пишта! Родной мой! Я здесь. Я услышу! Говори! Не мучай меня!
У ч и т е л ь. Тогда я еще не знал… когда говорил с твоим отцом… Теперь уже знаю… Здесь всему конец…
К л а р и. Чему конец?
У ч и т е л ь. Я всегда верил во что-то, ибо чувствовал, что без веры не могу жить… Верил, надеялся и как ребенок строил карточный домик… И вдруг все рухнуло. Может быть, вера всего лишь игра… И наша беда в том, что мы играем ва-банк и ставим всю свою жизнь на одну карту. Ребенок может заново построить свой домик, взрослому же человеку начинать все сначала невмоготу. (Пауза.) Может, я виноват сам… Может, принялся воздвигать нечто безнадежное, что заранее было обречено на неудачу… Как знать… Может, я где-то допустил оплошность… Заложил непрочный фундамент? Должно быть, для созидания нужен трезвый ум и холодный расчет, одних чувств недостаточно, на них далеко не уедешь… Раньше я всегда действовал как заведенный. (Пауза.) Да, все началось с того дня, когда я в последний раз виделся с матерью. В ту пору! Я еще учился в педагогическом училище. И мать навестила меня в студенческом общежитии в первый и последний раз… Словно пришла ко мне проститься… Мне было неловко перед другими — стыдился своей матери, бедной женщины с косынкой на голове. Она заметила мое смущение и сказала только одно: «Уж больно ты изменился, сынок»… Вскоре она умерла… И я увидел ее уже на катафалке… Я думаю, люди осознают, что они часто были несправедливы к матери, слишком поздно, когда ее уже нет в живых. Так случилось и со мной. Я ждал тогда чуда, хотел, чтоб она воскресла хоть на один день или на час, чтобы я мог вымолить у нее прощение и сказать, как я любил ее… Она всегда брала самую тяжелую работу, чтоб вывести меня в люди, сделать из меня барина, а когда увидела, что потеряла меня, сказала всего несколько слов: «Уж больно ты изменился, сынок»… С тех пор меня мучает неоплаченный долг. И если уж мне не суждено было отплатить за всю ее душевную щедрость, самоотверженность, любовь и теплоту ей самой, я решил выплатить свой долг таким же бедным людям, какой была она, людям, из среды которых вышел я сам. Я думал, моя маленькая семья умерла, один я выжил. Но теперь я нашел себе большую семью… А она отреклась от меня… Я очень одинок, Кларика…