К л а р и (беззвучно плачет). А я?.. Разве я для тебя уже ничего не значу?
У ч и т е л ь. Я тебя очень люблю! Не будь тебя, я уже сегодня ушел бы отсюда.
К л а р и. Да что произошло? Неужели тебя так расстроили обывательские сплетни?
У ч и т е л ь (встает). Сплетни — это что. У меня такое чувство, будто я попал в какое-то чудовищное, зубчатое колесо. И дело не только в том, что рухнуло все, во что я верил, ради чего жил и неустанно трудился все эти годы. Дьявольская, непостижимая игра судьбы столкнула меня с людьми, и между нами возникла такая непримиримость, что не только другом и помощником, но и учителем я теперь не могу быть…
К л а р и. Но почему же? Все из-за этих глупых сплетен? Ты же знаешь, это сплошные выдумки. Ты же не чувствуешь себя виноватым. А выгнать тебя они не смогут.
У ч и т е л ь. Выгнать они, действительно, не смогут, и каждое первое число я буду исправно получать свое жалованье. Но разве я могу с этим примириться? Наверное, было бы разумнее довольствоваться этим и не мечтать ни о чем другом. Тогда из меня получился бы заправский чинуша, исправно исполняющий свои обязанности, и не больше. Я же всегда стремился к чему-то большему, и вот теперь это стало невозможным. Ведь в глазах этих людей я навсегда остался бы лютым врагом, а то и того хуже — предателем.
К л а р и. Ты смотришь на вещи слишком мрачно. Рано или поздно люди все забывают.
У ч и т е л ь. А я? Я смогу забыть? Стану жить, будто ничего не случилось, и твердить про себя, дескать, люди глупы, они заслуживают своей участи, потому что не доросли и не смогли оценить по достоинству мою готовность помочь им… Пожалуй, можно еще добавить — я, мол, все-таки считаю идеализм прекрасным и нужным делом и глубоко скорблю, если кто-нибудь приходит к такому же заключению, что и я. Нет, этого я не смогу! Слишком глубоко мое убеждение и слишком остро чувство собственного достоинства, чтоб я докатился до этого.
К л а р и (настоятельно). Тогда уедем отсюда!
У ч и т е л ь (в смятении). Уехать? Отсюда?
К л а р и. Да. Уехать.
У ч и т е л ь. Куда?
З а н а в е с.
Действие третье
Та же декорация, что и в первых двух действиях, но теперь все выглядит иначе: окна, выходящие на улицу, разбиты, на полу — осколки стекла, битый кирпич, камни, куски ржавого железа. В комнате валяется поломанная мебель, несколько худых кастрюль. Постель учителя в полном беспорядке. Вся обстановка являет собой неприглядную картину погрома.
Б а л о г н е.
Б а л о г н е пытается навести в доме порядок, но разрушения так велики, что ей это не удается. Она ходит из угла в угол, часто останавливается, всхлипывает, утирая глаза краем передника. Видно, устав от непосильной работы, она садится на один из уцелевших стульев и тихо плачет. Затем встает, вытирает лицо и снова принимается за уборку. В этот момент ее окликают.
Б а л о г н е, И м р е М и к у ш.
И м р е М и к у ш (заглядывая в окно). Доброе утро, тетушка Мари! Что это у вас тут было? Вечеринка?
Б а л о г н е (вздрогнув от неожиданности). Доброе утро, ваше благородие… (Плачет.)
И м р е М и к у ш. Ну-ну, бросьте хныкать… Расскажите-ка лучше поскорей, что тут у вас стряслось? Что произошло?
Б а л о г н е (всхлипывая). А я не знаю…
И м р е М и к у ш (с интересом). А господин учитель дома?
Б а л о г н е. Нет, ушел на рассвете. Я и не знаю, что…
И м р е М и к у ш (перебивая). А ну-ка, погодите, я сейчас зайду. (Исчезает.)
Балогне беспомощно суетится, пытаясь навести кое-какой порядок, смахивает пыль со стула.