Ф о р и ш (пятясь). Он близко?
М о ж а р. Нет, еще далеко.
Д ю к и ч. В мире существует и такая великая держава, которая уважает независимость малых народов.
А л м е р и. Это выяснится после войны.
Р е д е ц к и. После войны? Тогда наступит такое похмелье, такое горькое отрезвление, какого еще не бывало. Нашему незадачливому поколению еще с пеленок вбивали в голову — справедливо, мол, то, что в интересах венгров; территориально урезанная Венгрия — искалеченная, нежизнеспособная страна, что мы, венгры, самая культурная, доблестная нация в Дунайском бассейне, что только мы способны создать здесь прочное государство, надежный щит западной культуры, что венгры — самые стойкие солдаты… а сербы, румыны, словаки, прикарпатские украинцы нам, мол, не чета… Что ж, придется теперь оплевывать, но только самих себя!
Ф о р и ш. От венгра я ничего подобного до сих пор не слыхал.
А л м е р и. И больше не услышите. Ты говорил эффектно, Редецки, но в твоей речи, пожалуй, было излишне много самобичевания. Видно, ты частенько прислуживал в церкви.
Ф о р и ш. Как там немец?
Б о д а к и. Не робей, еще добрых четверть часа.
Х о л л о. Пардон, это тот самый немец, что приходил за нами?
Д ю к и ч. Да, тот самый.
Х о л л о. Спасибо, продолжайте.
Б о д а к и. Как ты перебрался через Дунай?
Ф о р и ш. Мне повезло. Нашел челн под Дунайской Стредой.
М о ж а р. Это еще что?
Р е д е ц к и. Дунасердахей{186}. Неужто ты и этого не знаешь?
Ф о р и ш. Не Дунасердахей, а Дунайска Стреда.
Б о д а к и. Брось ерундить, братец, это одно и то же.
Ф о р и ш. Словацкий город должен называться по-словацки.
В о н ь о. Черта с два! Это исконный венгерский город, я не раз бывал там.
Р е д е ц к и. Тысячу лет его называют Дунасердахеем.
Ф о р и ш. Я понимаю, почему вы так настойчиво твердите одно и то же! Но все это попусту! Даром порох тратите! Выкиньте это из головы!
Д ю к и ч. Мне кажется, здесь ты допускаешь явную передержку. Словак высказывался не столь резко.
Ф о р и ш. Да? Он выражался еще более дерзко!
А л м е р и. Допустим, но в нынешней обстановке это, пожалуй, звучит резковато.
Б о д а к и. Верно. Но мы сейчас воспроизводим не нынешнюю обстановку, а апрель сорок пятого года.
Ф о р и ш. Бодаки даже отобрал у него тогда флягу с палинкой.
Б о д а к и. Верно! (Выхватывает из рук Фориша флягу.) Дай-ка сюда!
В о н ь о. Теперь моя очередь. («Словаку».) Когда мы вошли в Лучинец{187}, вы вопили, дескать, мы, венгры, сидим у вас на шее! Это, мол, несправедливо! Но вы-то без зазрения совести сидели на шее у венгров? Это справедливо?
Б о д а к и (толкнув «словака»). Ступай к черту!
Ш а й б а н. Постой! Он попросил у нас убежища.
Б о д а к и. А чего он тогда вносит раздор?
А л м е р и. А ты?
Б о д а к и (расстегнув куртку и рубашку). Однажды ночью, когда наши войска вступили в Северный Край{188}, меня пырнули ножом. За что? Я даже ни разу не выстрелил. Они так враждебно настроены, так обозлены на нас, что даже венгерской речи не выносят!
В о н ь о. Написали на стенах домов, где нас разместили на постой: «Венгерские собаки, лайте у себя дома!»
Р е д е ц к и. Проклинают нас, будто мы повинны во всех их бедах.
В о н ь о. В девятнадцатом году вы напали на нас как разбойники{189}. Вздумали разжиться за счет нас, отхватить еще кусок нашей территории!
Ф о р и ш. А кто был зачинщиком? Не вы ли?
Р е д е ц к и. Уж не собираешься ли ты рассказывать басни о Сватоплуке{190}?
Ф о р и ш. Достаточно вспомнить жизнь моего отца да и мою собственную. Вы запрещали нам пользоваться нашим родным языком! Закрыли наши школы! Я, между прочим, тоже отбывал венгерскую солдатчину. Приходилось перед всей ротой драть горло и петь издевательскую песню: «Я — придурковатый словак».
А л м е р и (становится между ними). Вы могли бы составить образцовую живую картинку под названием «Братство народов».
Р е д е ц к и. И все-таки мы принесли им свет!
А л м е р и. Не слишком-то это много. Мы притесняли их, вот в чем правда. Но и вы не больно-то старались понять нас. Наиболее лаконично сформулировал мнение о венграх один из ваших известных историков: за многие тысячелетия приход венгров в Европу явился величайшим бедствием, обрушившимся на славян.
Ф о р и ш. Кто это сказал?
А л м е р и. Палацкий{191}.
Ф о р и ш. Он не словак, а чех!