Ц в е т о ч н и ц а. Доброе утро!
В и к т о р. Как вы сюда попали?
Ц в е т о ч н и ц а. По черной лестнице. Ей-богу, я вошла с черного хода…
Б а л и н т. Вы тоже здесь живете? Или желаете только принять ванну?
Ц в е т о ч н и ц а. Еще чего?.. Мне велели отнести эти цветы господину директору.
Б а л и н т (Виктору). Это ты господин директор?
В и к т о р. За цветы уплачено?
Ц в е т о ч н и ц а. Да.
В и к т о р (Балинту). В таком случае директор — это я… Дай ей пенгё.
Б а л и н т. Возьми, пожалуйста.
Ц в е т о ч н и ц а (не берет). Купаюсь я дома, когда мне вздумается… (Идет к двери.)
Б а л и н т. Я не хотел вас обидеть. (Достает из портфеля книжку и протягивает ей.) За корзину цветов — томик стихов. Надеюсь, не откажетесь?
Ц в е т о ч н и ц а (растроганно кивает). Большое спасибо!
Б а л и н т. Не туда, сюда, по парадной лестнице.
Ц в е т о ч н и ц а уходит.
Б а л и н т, В и к т о р.
Б а л и н т. Неужели они еще могут вернуться?
В и к т о р (ставит корзину с цветами в угол). Кто?
Б а л и н т. Твои друзья… как, бишь, их зовут… господин директор со своими чадами и домочадцами.
В и к т о р. Они мне не друзья. И до поры до времени они сюда не вернутся. К тому же директор-то он липовый, выскочка… Вздумал податься в оптовую торговлю текстилем, рассчитывал нажиться, хапать, сколько душа пожелает, как в свою бытность на интендантской службе, когда он расхищал солдатские консервы. Прикарманить вагон-другой из товарных поставок для него — пара пустяков, но акционеры оказались более обидчивыми, чем венгерские солдаты. Разыгрался скандал. Господин директор вновь поспешно напялил офицерский мундир, жену отослал в имение, вещи, которые у него могли конфисковать, рассовал по родственникам. А уж квартиру придется караулить тебе.
Раздается звонок.
Б а л и н т. Я не открою! Мы договаривались о пустой квартире, а здесь из всех щелей лезут призраки. Я не хочу, чтоб непрошеные гости вторгались в мою жизнь.
В и к т о р. Я все же посмотрю, кто там так растрезвонился. А волноваться тебе незачем. (Уходит.)
Б а л и н т, Ю л и я.
Б а л и н т (стучит в дверь ванной). Юли!.. Выйди! Сейчас же уложим вещи и уйдем отсюда!
Ю л и я (показывается в дверях ванны, укутавшись в купальную простыню). Знаешь, я так испугалась… просто ужасно.
Б а л и н т. Что там еще стряслось? И в ванной призраки?
Ю л и я. К туалетному зеркалу прикреплена фотография…
Б а л и н т. Всего-навсего! Лишь бы акционеры не вылезли из канализационной трубы… того и гляди, последнюю простыню с тебя стянут. Они на все способны…
Ю л и я. Да, но что это за фотография! Мне страшно…
Б а л и н т. Ерунда, не обращай внимания, не бойся… Уйдем отсюда.
Ю л и я. В таком виде?
Б а л и н т. А хотя бы! Ева, наша прародительница, когда ее изгнали из рая, была одета не лучше.
В передней слышится пение.
Ну вот, мы и в окружении!.. Спрячься!
Юлия скрывается за дверью ванной.
(Вслед ей.) А фотографию брось в унитаз.
Б а л и н т, В и к т о р, К а р о й и Ш а н д о р.
Входят К а р о й и Ш а н д о р. Они выглядят лет на двадцать моложе, чем при первом появлении перед занавесом. Держа в руках по бутылке вина, они поют.
Ш а н д о р.
В и к т о р (входя вслед за ними). Я же говорил, что волноваться незачем.
Б а л и н т. Добро пожаловать!
Ш а н д о р. Мы хотели первыми приветствовать поэта в его новой обители.
К а р о й (осматривается, потом презрительно). Здесь можно делать все что угодно, только не стихи писать.
Ш а н д о р (поворачивает выключатель). Неоновый свет! Настоящий неоновый свет! Наконец в двадцатом веке благоденствует хоть один из поэтов.
Музыка.