Т е ж е и Ю л и я.
Из ванной выходит Ю л и я, она выглядит свежей и миловидной.
Ю л и я. Доброе утро… А может, добрый вечер? Все в голове перемешалось. Здравствуйте… Хорошо, что зашли. (Балинту.) Что пишут в газете? Что-нибудь интересное?
Б а л и н т. Ничего, Юлика… Ничего особенного. (Возвращает газету Карою.) Победные реляции с фронтов. Всюду одни победы.
Ю л и я. Будем упаковывать вещи или останемся?
Б а л и н т (гостям). Вам, случайно, не нужна прекрасная квартира? Мне она, увы, не сулит ничего хорошего.
К а р о й. В таком случае придется тебе переселиться в мир иной, потому что в этом мире ныне никто ничего хорошего не сулит.
В и к т о р. А ты попытайся его изменить! Начни с этой квартиры… Обзаведись обстановкой в стиле рококо… (Юлии.) Ванна освободилась?
Ю л и я. Да. Пожалуйста.
В и к т о р. Благодарю. (Уходит.)
Т е ж е, без Виктора.
Б а л и н т. Мне даже шторы не на что купить… Голые стены, на которых прежде висели картины, и то насмехаются надо мной — у господина директора, мол, на этом месте висело полотно Меднянского{13}, но он увез его с собой. Здесь была картина Сени{14}, а тут Риппль-Ронаи{15}…
К а р о й. Ты ошибаешься! Здесь висели грубые имитации, безвкусная мазня. А мы повесим подлинные произведения искусства.
Б а л и н т. Когда?
К а р о й. Сейчас. Я буду вешать, а ты налей нам по чарке вина.
На каждом темном квадрате стены, где прежде висели картины, Карой надписывает углем имя художника: Деркович{16}, Пикассо, Гулачи{17}.
Ю л и я. Не обессудьте, но я не очень люблю Гулачи.
К а р о й (шутливо). Слушаюсь, сударыня, извольте, если вам угодно, мы можем заменить его Чонтвари{18}.
Ю л и я (радостно хлопает в ладоши). Обожаю Чонтвари. Я всегда мечтала об огромной картине Чонтвари на огромной стене…
К а р о й. Нет ничего проще. Вот огромная стена. (Надписывает на стене имя Чонтвари.) А вот и полотно Чонтвари на ней. Ведь вы изволили мечтать именно о такой картине?
Ю л и я. В сумеречном освещении она будет восхитительна. От нее как бы исходит свет.
Б а л и н т. Когда за окном совсем стемнеет, мы сядем перед ней, Юлика, и будем любоваться игрой красок во мраке зимней ночи.
К а р о й. У меня еще есть великолепные восточные ковры. Возлежать на них одно удовольствие. Вот этот темно-бордовый бухарский подойдет вам? (Рисует на полу прямоугольник ковра.)
Ю л и я. Да. Пусть он будет большим, чтобы мы все на нем уместились.
Ш а н д о р (зажигая спиртовку под кофеваркой). Выпьем…
Из ванной доносится голос Виктора, он поет арию из оперы Пуччини «Богема».
В с е (смеются). Богема!..
Б а л и н т. Он измывается над вами! Черт бы его побрал! Мы только было собрались спеть «Марсельезу», а он тянет «Богему». Это он про нас! Понимаете? Что мы — богема, и все тут! Не хочу больше этого слышать! (Уходит.)
К а р о й. Пойдем и мы, надо еще обставить другие комнаты.
Все уходят.
С у д ь я с ж е н о й и на какой-то момент В и к т о р.
Несколько мгновений сцена пуста, Виктор продолжает петь в ванной. На спиртовке начинает закипать кофе. Входят с у д ь я и его жена М е л и т т а. На судье смокинг, Мелитта в вечернем платье. Они останавливаются в растерянности.
С у д ь я. Кажется, мы ошиблись адресом.
М е л и т т а. Не беда. (Прислушивается.) Это моя любимая опера. (Подпевает Виктору.)
С у д ь я. Я убежден, что мы попали в чужой дом. Прошу вас, перестаньте петь.
М е л и т т а. Неужели вы думаете, мой дорогой, что, попади мы туда, куда шли, я запела бы на пороге? Стараюсь спасти положение, вот и все. (Продолжает напевать.)
С у д ь я. Уйдем, пока не поздно.
М е л и т т а. Теперь уже поздно. В передней мы наткнемся на горничную, и она может нас принять за жуликов. (Продолжает напевать.)
С у д ь я (нервно). Прошу вас, Мелитта, перестаньте! Вы же прекрасно знаете, у меня голова трещит.
М е л и т т а. Это другое дело.
С у д ь я. Я абсолютно уверен, что это не та квартира. Возможно, этажом выше, а может, и ниже… Но эта явно не та… К тому же нас приглашали на ужин, а тут уже готовят кофе. Следовательно, они или поужинали, или…