Ю л и я. В этом кроется какая-то… (Делает выразительный жест.)
В и к т о р. Да, махинация! Подкуп! Афера! Ничего не поделаешь! Уж таков мир, в котором мы живем.
Ю л и я. Я знала, Виктор, вы не оставите нас в беде. Как вам это удалось?
В и к т о р. Были, конечно, и трудности. Они норовили во что бы то ни стало сбыть мне по сходной цене витязя Шомодьвари{20}, но я настоял на твоей кандидатуре.
Б а л и н т. За шестьсот пенгё?
В и к т о р. На этой сумме мы сошлись. Бескорыстный унтер сказал мне, что четыреста из них он должен отдать поручику. Полковнику перепадет разве что двадцатка. Денег я ему, разумеется, не дал — получит, когда принесет справку об освобождении от военной службы.
Ю л и я. Сюда принесет?
В и к т о р. Нет. Хозяин угловой прачечной доводится ему зятем. Мы договорились так: он придет туда в три часа дня с бумагой, а ты отдашь ему шестьсот пенгё. А потом уж пиши себе на здоровье стихи о мире, пока другие позволяют себя убивать.
Б а л и н т. У меня на такое дело нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Теперь ты рассуждаешь, словно комический персонаж из бульварного водевиля, собирающийся ехать на дерби. У тебя на «такое» нет денег, нет шестисот пенгё на такую пустяковину, как своя собственная жизнь!.. Скажи прямо, что у тебя вообще нет денег, и мы раздобудем, сколько нужно.
Б а л и н т. У меня нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Вот это понятно. (Встает.) Через полчаса вернусь с деньгами. Долг отдашь из первой же Нобелевской премии — эти деньги для меня верный выигрыш.
Т е ж е и Ш а н д о р.
Входит Ш а н д о р в военной форме явно с чужого плеча — френч узкий, но длинный, рукава закрывают руки, брюки тоже чересчур длинные, висят на нем, сапоги растоптанные, не по ноге. Все на нем донельзя изношенное, потрепанное. Военной выправки никакой.
В и к т о р. Шандор!
Ш а н д о р. Привет!..
Ю л и я. Шандорка! Вы живы?
Б а л и н т. Разве призраки носят военную форму?
В и к т о р. Тогда и умирать не стоит.
Ш а н д о р. Как видно, вам ничего не стоит похоронить друга.
Б а л и н т. Ходили слухи, что ты умер от тифа.
Ш а н д о р. И вы поверили?
Ю л и я. Значит, будете долго жить. Лет до ста.
Ш а н д о р (упрямо). И вы поверили?
Б а л и н т. Никто не опроверг слуха о твоей смерти.
Ш а н д о р (резко). Скажи, а кто писал обо мне некролог?
Б а л и н т. Некролог?!
Ш а н д о р (настойчиво). Вот именно. В журналах? Или в газетах? Было же какое-нибудь сообщение? (Пауза.) Мое имя с портретом в траурной рамке. (Все безнадежнее.) Ну, хоть должное мне воздали? Был, мол, он — то есть я — славным малым, одаренным поэтом, подавал кое-какие надежды. (Внезапно.) Ты написал?
Б а л и н т. Я не писал о тебе, старина…
Ш а н д о р. А кто писал?
Б а л и н т. Насколько мне известно, никто.
Ш а н д о р. Словом, вот как вы меня ценили — ни в грош не ставили… Ну что ж, учту, лучше поздно, чем никогда…
Ю л и я. Поверьте, Шандорка, мы все любим вас…
Ш а н д о р. А вы спросите у него, напишет он обо мне некролог, если со мной случится непоправимая беда? Через два дня я снова возвращаюсь на фронт. Тиф-то и в самом деле едва не отправил меня на тот свет.
Пауза.
В и к т о р (Балинту). Унтер ждет тебя в прачечной на углу к трем часам. Время летит, смотри не опаздывай.
Б а л и н т. Едва ли нам придется писать некрологи друг о друге. Меня тоже призвали.
Ш а н д о р. Ну и что? Твое положение куда лучше, как-никак два сборника стихов уже вышли в свет, тебе и умереть не страшно, потомки не забудут. Твое имя даже в литературной энциклопедии красуется, сам видел: «Достойный представитель молодого поколения». Чего тебе еще?
Б а л и н т. Действительно, чего? Петёфи{21} не дожил и до моего возраста.
Ш а н д о р. Ему тоже было легко. Вы не знаете, что испытывает поэт, всем сердцем жаждущий славы и умирающий, не оставив ни одной напечатанной строчки! Даже разносной рецензии обо мне никто не написал.