У ч и т е л ь. Я займусь этим делом. Может быть, удастся помочь вам найти человеческое жилье. У вас четверо детей.
Ф е х е р н е. Четверо. Вот этот, да еще трое поменьше.
У ч и т е л ь. Маленьких приведите в детскую группу.
Ф е х е р н е. Да, но…
У ч и т е л ь. За них вам платить не придется. (Протягивает ей табель.)
Ф е х е р н е. Покорно благодарю, господин учитель.
У ч и т е л ь. Не благодарите. За то, что полагается каждому венгру, меня благодарить не стоит. Разве что — господа бога!
Ф е х е р н е (беря сына за руку, направляется к выходу). Дай вам бог счастья, господин учитель.
М а л ь ч и к. До сви-да-а-ания…
У ч и т е л ь. Будьте здоровы, Фехерне. Сервус, Шани. Ты уж присматривай за собаками!
М а л ь ч и к. Присмотрю, дядя учитель.
Ф е х е р н е с с ы н о м уходят.
Т е ж е, без Фехерне.
У ч и т е л ь (берет табель у тетушки Жужи). Почему вы пришли без внука, тетушка Жужа? Где же вы его оставили?
Т е т у ш к а Ж у ж а. Одна вот пришла. Внучонок мой на хуторе. Отец его свинопасом пристроил.
У ч и т е л ь. Мал еще, не справиться ему с кабанами.
Т е т у ш к а Ж у ж а. Он, мой бедняжечка, слабенький еще, это верно. Но ведь дома что — ни еды, ни одежонки. Там хоть поесть дадут, да и одежку какую-нибудь. Вот зимой-то он не мог аккуратно ходить в школу, сапожков у него, сердечного, не было… Вы же изволите это знать…
У ч и т е л ь (задумчиво). Знаю… (Короткая пауза.) А помните, тетушка Жужа, мое детство? Тоже ни сапог, ни одежды… да и есть часто нечего было…
Т е т у ш к а Ж у ж а. Помню, как же не помнить… Господин учитель был бедняцким сыном. Уж таков удел бедняка — достатка в семье нет, и самая частая гостья беспросветная нужда.
У ч и т е л ь (растроганный). Нет достатка, беспросветная нужда. Как часто мне эти слова говорила моя мать. Нет достатка, беспросветная нужда… (Встает, приглаживая волосы.) Ах, тетушка Жужа, когда же мы добьемся наконец, чтобы оборванные, бедняцкие дети больше не слышали: нет достатка, беспросветная нужда… Вы говорите эти слова своим детям, я сам их часто слышал от матери… Разве нельзя этого добиться?
Т е т у ш к а Ж у ж а (расстроенная, прижимает к глазам фартук). Ах господи, господи боже мой…
У ч и т е л ь (тяжело опускается на стул, берет ручку, но не пишет). Правда, тетушка Жужа, об этом не надо спрашивать? Этого надо добиваться. Скажите же, тетушка Жужа, что я прав.
Т е т у ш к а Ж у ж а (всхлипывая). Да…
Короткая пауза, присутствующие расстроены, хранят молчание.
Б а л о г н е (просовывая голову в дверь). Старик Шандор Бак пришел.
У ч и т е л ь. Эх, что ж это вы, тетушка Мари! Разве я не говорил, что моя комната не министерство и докладывать не нужно?! У кого ко мне дело — пусть заходит.
Т е ж е, и Ш а н д о р Б а к.
Б а к, сняв шляпу, тихо входит, но у порога все же стучит в открытую дверь.
Б а к. Здравия желаю!
У ч и т е л ь. Добрый день, дядюшка Шандор. Слыхал, вы меня искали.
Б а к. Да, я приходил, хотел было внука записать. Потому как отец с матерью работают на току, у молотилки.
У ч и т е л ь. Пожалуйста, сейчас запишем. Вот только сперва закончу с тетушкой Жужей. (Пишет при полной тишине, затем возвращает табель старухе, улыбаясь.) Будьте здоровы… кума. Правда ведь, надо сделать?
Т е т у ш к а Ж у ж а. Да. Надо, непременно, господин учитель! (Уходит.)
Т е ж е, без тетушки Жужи.
Шандор Бак смотрит вслед Жуже, в недоумении переводит взгляд на учителя, затем подходит к столу и вручает табель учителю.
У ч и т е л ь (начинает записывать). Присядьте, дядюшка Шандор.
Б а к. Благодарствую, я не устал.
У ч и т е л ь. Как вы поживаете? Как здоровье?
Б а к (примостившись на скамье). Здоровье вроде ничего, слава богу, вот бы и все прочее было таким…
У ч и т е л ь. Работаете?
Б а к. Дровишки колю на усадьбе Дери. Я бы подрядился работать и на току, у молотилки, да вот прошлым летом сопрелая скирда подо мной расползлась, так что… (Распаляясь.) А ведь, по правде сказать, не я был тому виной. Сопрелая солома оказалась до того скользкой, будто каждую соломинку старательно намылили… И нынче меня звали сгребать мякину (с чувством собственного достоинства), но неужто я позволю сделать себя всеобщим посмешищем, не срамиться же мне с мякиной! Целых три десятка лет я скирдовал. Такие исправные скирды складывал, господин учитель, — словно горы стояли. Уж они-то, скирды, что я сам складывал, — ни одна не протекала. А уж заправские скирдовальщики в деревне — все у меня учились! Бог только прошлым летом вся солома сгорела да больно скользкой стала… так что я маху дал… (Сконфуженно гмыкая, умолкает.)