— Что, струхнул, старина?
Регуло улыбнулся. Смотри-ка, заметил… Его окружали сметливые люди.
— Лейтенант? — переспросил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Настоящий или такой же, как я?
— Настоящий, друг… Лейтенант Онтиверос.
Лейтенант Онтиверос приехал на джипе точно в условленное время. Он говорил мало, а действовал уверенно. Регуло Льямосас, превратившийся теперь в ефрейтора Хувеналя Гомеса — в полной форме, все честь честью, — почувствовал себя спокойнее, когда застава Лос-Текес осталась позади; на заставе Ла-Викториа ни ему, ни лейтенанту не пришлось даже вылезать из машины.
По дороге в Маракей, сидя рядом со своим молчаливым спутником, Регуло Льямосас испытывал странное ощущение, что сейчас, среди ночи, на этом шоссе, он отождествляется со своей землей, возвращаясь к своему истинному существу, которое не вмещается в него, ибо сливается с Венесуэлой. Пока джип мчался в ночной темноте, он с наслаждением впивал свежее дыхание полей. Эти поля, этот воздух были Венесуэлой, и он знал, что это Венесуэла, хотя и не видел ничего вокруг. Однако он ощущал и другое: казалось, сердце его дало трещину и сквозь эту трещину по капле сочится горечь.
В самом деле, только теперь, когда он снова отправлялся в изгнание, он встречался со своей Венесуэлой. Кто может отрезать человека от его прошлого? Родина, ради которой он рисковал жизнью, была не просто географическим понятием, не просто землей с домами, улицами и автострадами. От нее исходило нечто такое, что Регуло всегда, и до изгнания и в изгнании, ощущал как мощное силовое поле, — нечто подобное проникновенному голосу, неповторимому звуку, трогающему душу.
— Мы остановимся в Турмеро, — вдруг сказал лейтенант. — Там к нам подсядет один товарищ. Я думаю, вы с ним знакомы, но, пока мы не выедем из Турмеро, не подавайте виду, что знаете его.
Они проезжали по долинам Арагуа. Было около одиннадцати, и бриз развеивал зной, который солнце нагнетало двенадцать часов, опаляя землю, жаждущую влаги. Регуло ничего не ответил. Он все больше сосредоточивался в себе, и взгляд его, казалось, был прикован к плотным теням, покрывавшим землю. Он думал о том, что три месяца жил в постоянном напряжении, отдавая всю душу своему делу, что все это время он был чужим самому себе и что только под конец, в этот самый вечер, за несколько минут до того, как зазвонил телефон, испытал глубоко личное чувство, душевное волнение, связанное отнюдь не с его миссией, а просто с ребенком, который под вечер катался на велосипеде.
— Турмеро, — сказал лейтенант, когда между ветвями деревьев замерцали огни селения.
Лейтенант Онтиверос свернул на маленькую площадь между двумя самыми большими магазинами. По сторонам стояли грузовики, бульдозеры и катки для дорожных работ, толпились люди, доносился шум из винных погребков.
— Оставайтесь здесь. Я выйду на минутку и вернусь с товарищем, о котором я говорил, — сказал Онтиверос.
— Хорошо, — ответил Регуло.
Он старался не привлекать к себе внимания. Не надо сидеть с таинственным видом, сказал он себе, лучше всего смотреть по сторонам. «Даже Турмеро меняется», — подумал он. Через открытую дверь погребка видно было, как лейтенант что-то пьет у стойки и поглядывает вокруг — очевидно, ищет товарища, который должен поехать с ними. «Лейтенант рискует жизнью ради меня. Впрочем, нет, не ради меня, а ради Венесуэлы», — сказал про себя Регуло. Собственно говоря, это не удивляло его, он знал, что многие военные готовы жертвовать собой во имя правого дела.
Ветер шевелил листья на дереве, которое росло неподалеку, и слышно было, как из колонки капает вода. Капает и капает — вот так же она капала в раковину в Каракасе. Да, в Каракасе, на безлюдной, точно в каком-нибудь заброшенном селении, улице в Лос-Чагуарамос, там, где маленький велосипедист без устали крутил педали, а за ним носился щенок.
Оттого, что с ним не было лейтенанта, Регуло чувствовал себя неспокойно; неплохо было бы на всякий случай взять гранату. Он достал ее из портфеля и машинально ощупал. В эту минуту послышались шаги. Кто-то подходил к джипу. Регуло, не поворачивая головы, скосил глаза. Это были лейтенант и товарищ, о котором он говорил. Они непринужденно разговаривали, и Регуло по голосу узнал друга, но не подал вида.
— Мы втроем уместимся впереди, — сказал лейтенант Онтиверос. — Подвиньтесь немного, ефрейтор Гомес.
Ефрейтор Гомес, все еще держа в руке гранату, подвинулся к середине; лейтенант обошел машину и сел слева, за руль, а вновь прибывший — справа от Регуло. Избавившись от тревоги. Регуло Льямосас испытывал потребность пошутить и тепло поздороваться с другом, который вышел ему навстречу в такую трудную минуту. Лейтенант Онтиверос включил зажигание и свет, и джип тронулся. В один миг Турмеро остался позади. Регуло Льямосас повернулся к вновь прибывшему и обнял его за плечи.
— Дружище, Луис, как я рад! Вот уж не думал, что увижу тебя здесь.
— Однако же видишь, Регуло, я, как всегда, в строю. Мне сказали, что я должен сопровождать тебя до Баркисимето, и вот я тут как тут; от Баркисимето тебя будет сопровождать другой.
Они поговорили еще немного о подпольной работе, об изгнанниках, о тех, кого уже не было в живых.
— Я был на явке с Леонардо в ту ночь, когда он погиб, — сказал Луис.
Лейтенант рассказал об Оманье, с которым недавно виделся. Свет фар одно за другим вырывал из темноты деревья, которыми было обсажено шоссе. Внезапно разговор оборвался: они подъезжали к заставе Маракей.
После того как их пропустили, Луис перешел на другую тему. Слегка наклонившись влево, как бы для того, чтобы лучше видеть Регуло, он вдруг спросил:
— Как поживает Аурора? Подрос Регулито?
— Я их не видел, — объяснил Регуло. — Сюда я ехал через Пуэрто-ла-Крус и еще не был в Валенсии. Если мы будем там после часа ночи, я мог бы на минуту заскочить к своим, но, боюсь, охранка следит за домом.
— В Валенсии? — с удивлением переспросил Луис. — Но ведь Аурора не живет в Валенсии. Она в Каракасе.
У Регуло Льямосаса перехватило дыхание.
— Как в Каракасе? С каких пор? — чуть не закричал он.
— С тех пор, как ее отец серьезно заболел.
Регуло не смог больше задать ни одного вопроса. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу горячими волнами и оно пылает огнем. Он принялся поглаживать подбородок; в его черных глазах затаилась боль.
— А ты разве не знал? — спросил товарищ.
Регуло попытался совладать со своим голосом.
— Нет, друг, — сказал он. — Я уже три месяца здесь, а с тех пор, как уехал из Коста-Рики, прошло добрых четыре.
— Ну так вот, — объяснил Луис, — она живет на улице Мадариаги, в Лос-Чагуарамос, на вилле, которая называется «Мерседес».
Наступило молчание. Они были уже в Маракее. Было, должно быть, часов двенадцать, и становилось прохладно; ветер свежел, проносясь по равнине меж высоких саманов[36]. Лейтенант Онтиверос повернул голову и при свете приборного щитка с удивлением увидел, как по щекам ефрейтора Хувеналя Гомеса катятся слезы.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ ЭНКАРНАСЬОНА МЕНДОСЫ
Перевод с испанского А. Авеличева
Напряженно вглядываясь в темноту, Энкарнасьон Мендоса различил в двадцати шагах от себя очертания дерева, а это было верным признаком того, что ночь подходила к концу. Беглец точно следовал своим расчетам: ошибку он совершил позднее, когда делал выводы из своих наблюдений. Поскольку приближался день, нужно было подыскать какое-нибудь убежище, и Мендоса начал размышлять, спрятаться ли ему среди холмов, тянувшихся по правую руку от него, или же укрыться в зарослях сахарного тростника, росших слева. На свою беду, он выбрал тростниковое поле. Спустя полтора часа декабрьское солнце уже взошло над полями и слегка припекало Энкарнасьона Мендосу, растянувшегося на куче листьев.
В семь утра все было так, как и представлял себе беглец: на тропинках, пересекающих поле, не было ни души. Потягивал свежий ветерок, и вот-вот мог зарядить дождь, как это случалось почти каждый год под рождество. Впрочем, даже если дождик так и не соберется, вряд ли кто захочет расстаться с уютным погребком, в котором, как того требовал обычай, мужчины спозаранку пили ром и вели веселые, шумные беседы. Пожалуй, спрячься Мендоса на холмах, он не чувствовал бы себя столь беззаботно. Места эти были хорошо ему известны. Живущие в низинах семьи кормились тем, что валили лес, выращивали юкку и маис. Если кто-нибудь из тамошних жителей решил бы отправиться за продуктами в лавку при сахарном заводике и по дороге заметил бы Мендосу, все было бы кончено для беглеца. На много миль окрест не было человека, который умолчал бы о такой встрече. Всякого, кто попытался бы укрыть Энкарнасьона Мендосу, ждало наказание. Жители округи знали, что любые сведения о Мендосе нужно как можно скорее сообщить в ближайший полицейский участок.