Как-то в нашем поселке была свадьба. Старомодная свадьба на всю ночь, для которой богатый человек сдал свой дом. Вот тогда я впервые попал в этот дом. Дом, выглядевший таким внушительным снаружи, показался мне совсем небольшим. В нижнем этаже были только бетонные колонны и совершенно голые стены. Наверху помещалось пять небольших комнат, не считая галереек, примыкавших к ним. Тусклые лампочки едва светились. Это все, что я запомнил. И еще — запах крыс и пыль повсюду. Пыль сыпалась откуда-то сверху, даже когда я просто шел. Пыль, помет мокриц, скатывающаяся под пальцами в малюсенькие зернышки древесная труха — все это сыпалось, стоило лишь положить руку на что-нибудь деревянное…
Гостиная забита мебелью. Моррисовское кресло[65], большой стол с орнаментом посередине и что-то там еще… Но ощущение такое, что стоит только нажать посильнее, и вся эта мебель рассыплется в прах. Одна мебель — никаких тебе картин, не видно даже настольного календаря, — ничего, кроме стопки религиозных журналов, христианских «Свидетелей Иеговы» и тому подобного, — все то, что мы обычно выбрасывали, а богатый человек держал, хотя он даже не христианин. Дом, похожий на склеп. Как будто никто не жил в нем. Как будто богатый человек и сам не знал, зачем построил его.
И вот однажды кто-то застрелил богатого человека. Из-за денег или из-за кровной мести, никому не известно. Это так и осталось местной тайной. Полиция развесила повсюду объявления о награде в пятьсот долларов за поимку убийцы — и наш поселок превратился на какое-то время в Додж-сити из фильма «Джесси Джеймс» с Генри Фонда и Тайроном Пауэром в главных ролях.
Все ждали дальнейшего развития событий, но ничего больше не произошло. Объявления выцвели и порвались, полиция забыла об убийстве, а дом остался. Охряные стены постепенно тускнели, цинковая крыша ржавела, и ржавые подтеки поползли по стенам, а снизу стала быстро наползать яркая зелень — так покрываются зеленью комли деревьев в девственном лесу. Но и эта яркая зелень вскоре начала темнеть, а перед домом возникли уже настоящие лесные заросли. Потом дом стала покрывать плесень, крыша проржавела насквозь. Штукатурка местами отвалилась, обнажив волокнистое дерево, которое начало медленно крошиться, пока не остался один твердый остов. И все то время, пока я жил на родине, дом богатого человека так и стоял, словно скелет.
Когда я вспоминаю теперь этого человека, он уже не представляется мне богатым и великим, как тогда. Отсюда, из этого английского городка, который удивительно напоминает мне наш поселок, я вижу его как бы сверху, весь целиком: мокрая долина, бугристая, бегущая под уклон тропинка между зелеными тростниками, межевые канавки, заросшие высокой травой, крытые тростником дома, желтая застоявшаяся вода в грязном после дождя дворе и ржавая крыша дома-скелета.
Вы вправе удивиться: как это люди вообще живут в таком захолустье. Но это моя родина.
Воскресное утро, никто не работает, и люди, расслабившись, сидят по своим дворам среди циний, бархатцев и барвинков, петушиных гребешков, венериных башмачков и обыкновенных гибискусов. Цирюльник обходит по очереди все дома, обитатели которых садятся под манговые деревья и отдают себя в его власть. Мне особенно вспоминается одно такое утро, когда на отлого спускающейся тропе нашего тростникового поля неожиданно появился на велосипеде дядя Стивен, младший брат отца.
Брат моего отца живет в городе. Как он попал туда, как получил образование — в отличие от моего отца, — как стал судейским чиновником (все это произошло давно, еще до моего рождения), и по сей день для меня остается загадкой. Дядя — христианин. А может, он просто принял христианское имя Стивен, чтобы показать, как он идет в ногу со временем. Мой отец подсмеивается над этим за его спиной, но мы все гордимся дядей Стивеном и той маленькой славой и уважением, которыми — благодаря ему — пользуемся в округе.
Когда он «прибывает» к нам в гости, это целое событие. Новость молниеносно распространяется среди соседей, мать бросается ловить курицу для праздничного стола, а отец достает заветную бутылку рома, стаканы и готовит холодную воду. Праздник! А в конце, перед тем как «отбыть», дядя Стивен раздает нам мелочь — на воскресное дневное представление для детей.
Мы привыкли к этому. Я обожал дядю Стивена, когда был маленьким. И долго обожал, полагая, что он живет в своем городе один, и мы — его единственная семья. Но потом пришло разочарование: я узнал, что у дяди Стивена есть собственная семья, целая куча девчонок, которые собираются в монастырь, и один-единственный сын, очень способный юноша, будущий Великий Студент, перед которым преклоняется даже сам дядя Стивен, он примерно моего возраста или немного младше. Раз или два он приезжал к нам. Приятный и скромный парнишка, совсем не задается перед нами, и нетрудно заметить, что мой отец тоже гордится им — больше, чем мной или моим младшим братом, радуется, что сын Стивена как раз такой, каким он ожидал его видеть, и совсем не такой, как мы: способный юноша, который непременно станет образованным человеком. Мой отец не давал ему медяков на кино или на дневные представления. Он послал ему однажды в подарок авторучку «Ширли Темпл», а в другой раз — наручные часы «Микки Маус».
Стивен никогда не предупреждает нас о своем посещении, и приходится удивляться, как такой человек решается оставить в воскресенье свою семью, чтобы участвовать в наших скромных деревенских развлечениях. Мой отец говорит, что Стивен рад удрать от своей современной жизни, что он несчастлив со своей христианской женой и что у него из-за его прогрессивных взглядов масса забот и огорчений. Не понимаю, какие заботы могут быть у такого передового человека? И если они у него есть, то почему он их от нас скрывает?
Наш дядя Стивен — шутник и насмешник. Еще не успев поставить свой велосипед под навес, не успев снять шляпу и велосипедные клипсы, еще не выпив первого глотка рома, он начинает высмеивать все, что попадается ему на глаза. Не знаю, что он нашел смешного, например, в нашем ослике — как будто никогда до этого не видел ослов. Он подтрунивает и над нами из-за этого ослика; он шутил и тогда, когда этот ослик сдох. Позднее, когда мы приобрели грузовичок и на время пристроили его под домом, заклинив толстыми жердями, чтобы не угнали, дядя Стивен и в этом нашел тему для издевки. И вообще, что бы мы ни сделали, ему одни смешки, а мой отец еще и поощряет его, смеясь вместе с ним. Надо мной Стивен вначале тоже подшучивал. «Когда ты женишь его, а?» — спрашивал он у отца. Отец улыбался: «В следующем сезоне. Я уже присмотрел ему славную девицу». Но когда подрос, я дал им понять, что не очень высоко ценю этот «юмор», и дядя больше меня не трогал.
Нет, он не злой и не жестокий человек, наш дядя Стивен. Просто балагур по природе, которого тоже не обошли заботы и огорчения. Порой ради шутки он не щадит и самого себя.
Как-то раз пришел к нам со своим сыном и говорит: «Мой мальчик никогда не врет». «Это правда?» — спрашиваю я у его сына. «Нет», — отвечает тот. Стивен с хохотом оборачивается к моему отцу: «О господи! Это не иначе, как ваше влияние. Мальчик впервые в жизни солгал сейчас». Таков наш дядя Стивен: всегда немножко серьезности под маской шутовства. Но мы понимаем: все это делается ради одной цели — дабы мы, его родственники, не были такими отсталыми.
Дядя Стивен часто спрашивает у отца, что он думает делать со своим младшим сыном… «Остальные — пропащие люди, — говорит Стивен, — но этого еще можно сделать человеком. Дэйо, друг мой, ты хотел бы стать образованным?» Мой младший брат потирает в задумчивости голую ногу: «Да, я хочу учиться…» Я думаю, это красота нашего малыша делает дядю Стивена таким добрым. Дальше Стивен обычно говорит: «Я возьму Дэйо в город, когда он подрастет». «Хорошо, — отвечает отец. — Бери его с собой — пусть поучится. А то в здешней школе их все равно ничему не научат. Не знаю, чем только эти учителя занимаются у нас?» И я думаю: хорошо, если бы дядя Стивен и в самом деле занялся бы нашим малышом, но я знаю, что сейчас в нашем дяде больше говорят выпитый ром и вкусное куриное кэрри[66], чем забота о Дэйо. Если б Стивен был чужаком, тогда другое дело. Но он ведь член нашей семьи, нашей смешной семьи… Я не выражаю вслух своих сомнений — ради бога, только бы Стивену не пришла в голову мысль о возможном соперничестве между Дэйо и его сыном… Тогда дяде уже будет не до шуточек, он станет язвить по-настоящему.