— Ну, хотя бы двести тысяч ты мне не устроишь? Я век буду тебе обязан…
— Право, вы меня удивляете! Зачем вы все это говорите? Ведь вы хорошо знаете, что у меня никогда не было денег. Есть ровно столько, сколько нужно на жизнь. Значит, вы пришли ради денег, а не потому, что хотели меня увидеть?
— Нет, хотелось тебя повидать, — это я говорю без обмана, но я думал, что с такой женщиной, как ты, можно обо всем посоветоваться…
— Вы бы лучше попробовали поговорить с вашим братом.
— Он ничего не должен знать об этих деньгах.
Кин не ответила. Ей вдруг пришло в голову, что еще год, самое большее два, и она вовсе станет старухой. Она видит теперь, что страстная любовь, когда-то соединявшая ее и Табэ, исчезла без следа. А может быть, то была вовсе не любовь, а просто плотское влечение? Непрочная, мимолетная связь мужчины и женщины, хрупкая, как опавший сухой лист, летящий по ветру… И вот он сидит перед ней, этот Табэ, — они просто случайные знакомые, чужие, далекие друг другу люди.
Душу Кин пронизывает холодок; заметив это, Табэ спохватывается.
— Переночевать оставишь? — улыбнувшись, тихо спрашивает он.
Кин в изумлении глядит на него.
— Что вы! Нет, нет! Вы шутите! — посмеивается она, нарочно сощурив глаза, чтобы заметнее были морщинки на висках. Блестят красивые белые вставные зубы.
— Ты, право, что-то слишком уж холодна! Обещаю, что больше ни слова не скажу о деньгах. Просто, увидев мою прежнюю Кин-сан, я немного раскис и позволил себе пожаловаться на жизнь… Но знаешь, у тебя действительно — будто попадаешь в другой мир. Ты, видно, под счастливой звездой родилась. Что бы на свете ни случилось, тебе все нипочем. И правильно! Не то что нынешние молодые женщины, — если бы ты знала, какие они все убогие, жалкие… Ну, а европейским танцам ты научилась?
Кин приглушенно смеется.
— Не знаю я этих нынешних танцев. А вы?
— Немного танцую.
— Да? И есть, надо полагать, хорошая партнерша? Но ведь это стоит, наверно, немалых денег?
— Глупая, мне не так легко достаются деньги, чтобы я стал их тратить на женщин.
— А между тем выглядите вы отлично. Разве может человек так выглядеть, не имея солидного капитала, — что-то я таких не встречала…
— Все это одна видимость. А в кармане у меня ветер свищет. Тяжелые времена… Точь-в-точь по поговорке: «Вставать и падать — удел человека…»
Кин тихонько рассмеялась; она загляделась на волнистые черные волосы Табэ. Какие густые… спадают на лоб… В них уже нет того блеска, которым она любовалась в пору его юности, когда Табэ носил студенческую фуражку, но зато лицо его приобрело иную прелесть: оно привлекательно своей зрелостью, и пусть в нем нет особой тонкости, оно дышит силой. Кин налила Табэ чай, наблюдая за ним с настороженностью зверя, учуявшего какой-то новый, незнакомый запах.
— Правду говорят, будто скоро будет денежная реформа? — небрежно, полушутливо спросила она.
— А у тебя так много денег, что ты тревожишься?
— Как вы грубы! Вы так переменились! Ходят слухи, вот я и спросила…
— Не думаю, чтобы в современной Японии возможны были такие крутые меры. Ну, а у кого денег нет, тем и вовсе можно не волноваться.
— О да, разумеется. — Кин поспешно нагнула бутылку с виски над стаканом Табэ.
— Эх, съездить бы на несколько дней в Хаконэ или еще куда-нибудь в тихое местечко и хорошенько отоспаться…
— Вы так устали?
— Да, все из-за этих проклятых денег.
— Ну, это совсем на вас не похоже — тревожиться из-за денег. Я поверила бы еще, если бы дело касалось женщины…
Табэ бесит ее невозмутимо-спокойный тон. И вместе с тем он с невольным удивлением и любопытством разглядывает Кин, словно какую-нибудь редкостную старинную безделушку. Провести с нею ночь было бы, в сущности, одолжением с его стороны. Взгляд рассеянно скользит по ее лицу. Твердая линия подбородка изобличает сильный характер. Он вдруг подумал о молоденькой служанке, которую видел только что. Красавицей ее не назовешь, но для него, повидавшего множество женщин, эта юная свежесть таит в себе прелесть новизны. «Если бы я пришел сегодня сюда впервые, у меня, наверно, не было бы столь тягостно на душе», — и он явственно ощутил, как постарела Кин, — на лице ее уже проступила усталость. Раньше этого не было. Словно уловив что-то, Кин встала, прошла к себе в спальню и, взяв с туалета шприц, быстро сделала укол. Протирая ваткой кожу на руке, она взглянула в зеркало и провела по лицу пуховкой. Было досадно и больно от этой встречи, встречи двух людей, совершенно равнодушных друг к другу; неожиданные, незваные слезы повисли у нее на ресницах. Будь на месте Табэ Итая, она бы поплакала, уронив голову ему на колени, а может быть, позволила себе даже немного покапризничать. Но Табэ, сидящий там, в столовой, перед жаровней… непонятно даже, дорог он ей или ненавистен. Ах, ушел бы он поскорее! И в то же время ей словно все еще хочется пробудить в нем сожаление о прошлом. За эти годы он узнал столько женщин…