— Да, если считать снизу. Садитесь. Присядьте.
— Ничего-съ… Постоимъ… — проговорилъ дровяникъ, однако присѣлъ на кончикъ стула у дверей, издалъ глубокій вздохъ и произнесъ:- Удивительно!
Сѣлъ и Трущохинъ.
— Я не могу кричать на васъ, это не въ моей манерѣ, - проговорилъ Трущохинъ:- но скажу вамъ, не горячась, что вашихъ дровъ я не могу принять. Рѣшительно не могу.
Дровяникъ поднялся со стула.
— Отчего-же это такъ? Позвольте… — спросилъ онъ.
— Потому что онѣ сырыя и маломѣрныя… Невозможныя дрова.
— Эти дрова маломѣрныя? Не знаю-съ… Удивительно!.
Дровяникъ развелъ руками и хлопнулъ себя картузомъ по бедру.
— Да-съ, сырыя и маломѣрныя, а это противъ контракта, — продолжалъ Трущохинъ. — Въ контрактѣ прямо сказано, что дрова должны быть не менѣе девяти вершковъ длины и не менѣе трехъ ширины, а вчера я ходилъ на дворъ ихъ осматривать и за какое полѣно ни возьмешься — все восемь вершковъ, а то и меньше. И наконецъ, среди полѣньевъ есть просто палки какія-то… Напиленныя жерди…
— Не знаю-съ… — протянулъ дровяникъ. — Удивительно.
— Такъ вотъ знайте-съ… И знайте также, что принять ихъ я никоимъ образомъ не могу.
— Позвольте-съ… Вѣдь дрова не машиной рѣжутся, и если такое-нибудь полѣно…
— Нѣтъ, тутъ-съ не одно полѣно. Тутъ не объ одномъ полѣнѣ рѣчь.
Трущохинъ всталъ со стула и заходилъ по кабинету. Дровяникъ подумалъ и отвѣчалъ:
— И люди даже одного росту не бываютъ, а одни подлиннѣе, другіе покороче.
— То люди, а то дрова.
— Если, Александръ Иванычъ, которыя коротки, то можно откинутъ и мы возьмемъ ихъ обратно.
— Половину придется везти обратно. Вы сколько выставили?
— Да теперь саженъ около четрехсотъ. Впрочемъ, вахтеръ вашъ принялъ только триста.
— Ну, такъ вотъ, болѣе двухсотъ сажень придется везти обратно. Да нѣтъ, я эти дрова совсѣмъ не могу принятъ. Везите всѣ обратно. Сейчасъ я составлю актъ…
Дровяникъ вспыхнулъ и заговорилъ:
— Александръ Иванычъ, ваше превосходительство, да вѣдь это грѣхъ! За что-же вы хотите раззорить человѣка?
— Перестаньте! Грѣхъ былъ-бы тогда, если-бы и принялъ такія дрова! — возвысилъ голосъ Трущохинъ. — Да-съ. Везите ихъ обратно. Я не приму.
Онъ отвернулся отъ дровяника. Произошла пауза.
— Кажется, Александръ Иванычъ, мы всегда для васъ… — произнесъ дровяникъ. — За что-же, помилуйте, вы хотите заставить человѣка пить чай безъ сахару! Удивительно! Мы всегда…
— То-то и дѣло, что не всегда… — тихо отвѣчалъ Трущохинъ.
— Не знаю-съ… — покачалъ головой дровяникъ. — Впрочемъ, мы даже можемъ и сейчасъ… Вотъ-съ… Пожалуйте. Хотите, на пріютъ пожертвуйте, а то куда хотите. Росписки не потребуемъ.
Дровяникъ полѣзъ въ, карманъ за бумажникомъ.
— Не думайте только дешево отдѣлаться. Вѣдь вы ставите семьсотъ сажень одного швырка… — сказалъ Трущохинъ. — Поставка не шуточная.
— Знаемъ-съ.
Послышался тяжелый вздохъ. Дровяникъ вынулъ одну радужную и сталъ отсчитывать мелкія бумажки, но потомъ оставилъ ихъ, досталъ вторую радужную и, приложивъ ее къ первой, произнесъ, подавая ихъ Трущохину:
— Вотъ пожалуйте, что можемъ. А только ужъ, Бога ради, не тѣсните насъ. За что маленькихъ людей обижать! Удивительно!
Трущохинъ взялъ и сказалъ:
— Спасибо. Но я все-таки велю вахтеру, чтобы онъ отобралъ тамъ полѣнья, которыя меньше восьми вершковъ, чтобы вы видѣли и знали… Такъ ставить нельзя.
— Людишки… Приказчики… Что ты подѣлаешь съ народомъ! Не смотрятъ за пильщиками. А я, ей-ей, не виноватъ. Кладка у насъ хорошая, плотная, дрова выставляемъ съ опушкой. Можно уходить?
— Уходите.
— Прощенья просимъ-съ… Пожалуйста не обидьтесь, Александръ Иванычъ. Все это вѣдь это ошибкѣ и прямо… удивительно!
Дровяникъ поклонился и вышелъ изъ кабинета.
Трущохинъ держалъ въ рукѣ двѣ радужныя и смотрѣлъ на нихъ.
— Проклятый тотализаторъ! — процѣдилъ онъ сквозь зубы.
Онъ позвонилъ казачка. Казачекъ явился.
— Попроси барыню… — сказалъ казачку Трущохинъ.
— Слушаю-съ.
Казачекь повернулся. Вдругъ около него упалъ на полъ двугривенный.
— Смотри… Это что такое? Откуда это у тебя? — спросилъ его Трущохинъ.
— А мнѣ сейчасъ дровяникъ далъ, — проговорилъ тотъ смущенно и поднялъ монету.
— Тебѣ-то за что? Чортъ! — раздраженно закричалъ Трущохинъ, но казачекъ уже выскочилъ изъ кабинета.
Шурша платьемъ, вошла Трущохина. Она была надувшись.
— Что такое случилось у тебя? — спрашивала она. Мужъ показалъ ей двѣ радужныя бумажки и сказалъ:
— Вотъ… Ева соблазнила Адама!..