— Гутъ моргенъ, — сказалъ онъ ей. — Знаете, вѣдь тутъ непремѣнно какое-нибудь несчастіе. Это стрѣлялъ чиновникъ, мой сосѣдъ. Навѣрное что-нибудь произошло, Эмилія Францевна.
— Охъ, что вы! — съ испугомъ проговорила нѣмка и схватилась за сердце.
— У Подшмыгина, вы думаете? — спросилъ старикъ, статскій совѣтникъ, подходя къ нимъ.
— У него, у него… Я-же вѣдь слышалъ. Это рядомъ со мной… Три выстрѣла…
Изъ полуоткрытыхъ дверей, находящихся рядомъ съ дверью Эмиліи Францевны, выглянула голова учительницы музыки, пожилой дѣвицы Голубаевой. Голубаева была въ ночномъ чепцѣ и съ испугомъ говорила:
— Боже мой!.. Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ застрѣлился! Онъ съ недѣлю былъ мраченъ и не разговаривалъ ни съ кѣмъ…
— Надо постучаться къ Подшмыгину, и тогда все будетъ извѣстно, — говорилъ старикъ статскій совѣтникъ, шмыгая туфлями по корридору.
— Надо, надо… Непремѣнно надо… — прибавилъ Коклюшкинъ, но самъ не двигался, — Эмилія Францевна, вы, какъ хозяйка, обязаны…
— Охъ, нѣтъ! Я не могу! Я боюсь! — замахала руками нѣмка.
— Я думаю прежде всего надо послать за полиціей… — совѣтовала высунутая изъ дверей голова учительницы музыки.
— А вообразите, что ничего не произошло, такъ зачѣмъ-же кавардакъ дѣлать? — отвѣчалъ статскій совѣтникъ. — Можетъ быть, онъ просто такъ… — шалилъ… или въ нетрезвомъ видѣ… Долженъ вамъ замѣтить, что я въ корридорѣ сколько разъ видѣлъ его изрядно и изрядно хватившимъ и покачивающимся на ногахъ. Мало-ли что съ пьяна дѣлается!
— Позвольте… Но вѣдь теперь утро… — замѣтилъ Коклюшкинъ.
— Эхъ, молодой человѣкъ! Ужъ кто пристрастившись къ этому зелью, тотъ и съ утра… Эмлія Францевна, вы должны, какъ хозяйка, постучать въ дверь и окликать его. Если онъ не подастъ голоса…
— Нѣтъ, нѣтъ, я не могу! Я пужа… Я… Я пугайтъ… боюсь… — опять замахала руками нѣмка. — Пускай Анисья… Анись! — крикнула она.
Изъ кухни въ глубинѣ корридора показалась нѣсколько оправившаяся уже отъ испуга кухарка. Она шла, держа руки подъ передникомъ, и бормотала:
— Милая барынька… Что-жъ это такое у насъ случилось-то! Въ комнатахъ палятъ. Ай-ай… Тутъ бѣда, непремѣнно бѣда какая-нибудь. Еще вчера вечеромъ, когда я пришла къ нему убирать самоваръ, онъ мнѣ сказалъ: «завтра утромъ ты мнѣ самовара не подавай. Мнѣ не придется чай пить».
— Сказалъ: мнѣ не придется чай пить? — быстро спросилъ прислугу статскій совѣтникъ.
— Какъ передъ иконой говорю, сказалъ, — вздохнула кухарка.
— Ну, такъ ты обязана и постучать къ нему въ дверь. Если онъ не откликнется…
— Нѣтъ, баринъ… Хоть зарѣжьте меня, не могу. Боюсь. Стучите сами.
— Я охотно бы постучалъ, моя милая, но это не мое дѣло.
— Да что-жъ тутъ такого? Давайте, я постучусь, — отозвался Коклюшкинъ.
— Оставьте, оставьте… Вы можете быть черезъ это привлечены къ дѣлу, если тамъ несчастіе! — говорила голова учительницы музыки, все еще торчавшая изъ дверей.
Но было уже поздно, Коклюшкинъ стучалъ въ дверь и кричалъ:
— Господинъ Подшмыгинъ! Господинъ Подшмыгинъ! Вы здоровы!? Подшмыгинъ!
Отвѣта не было никакого.
— Подшмыгинъ! Откликнитесь-же! Мы должны знать, благополучно-ли у васъ? — пробасилъ статскій совѣтникъ.
Но въ комнатѣ безмолвствовало.
— Конецъ! Посылайте за дворникомъ… Надо разломать дверь, — сказалъ Коклюшкинъ хозяйкѣ.
Та схватилась за голову.
— Ахъ, да неужели-же такое несчастіе! Mein Gott! — прошептала она, ударила кулакомъ въ дверь и закричала:- Подшмыгинъ! Голубчикъ! Вы живъ? Дайте отвѣтъ.
Начали гремѣть дверной ручкой, стат&кій совѣтникъ нѣсколько разъ ударилъ въ дверь каблукомъ, его-же, Подшмыгина, сапога, которые были выставлены съ вечера за дверь для чистки, но изъ комнаты не раздалось ни звука.
— Анись! иди за полиціей… — сказала Эмилія Францевна.
— Позвольте, позвольте… Прежде всего надо за дворникомъ, а ужъ онъ потомъ призоветъ полицію, — заговорили жильцы. — Анисьюшка! Позови старшаго дворника.
Анисья бросилась на кухню.
Вскорѣ вошелъ старшій дворникъ въ лакированныхъ сапогахъ гармоніей, въ пиджакѣ, въ серебряной часовой цѣпочкѣ на жилетѣ.
— Три выстрѣла, вы говорите? — бормоталъ онъ. — Въ квартирѣ воспрещено даже и на одинъ-то выстрѣлъ. Вѣдь это не дача. Дверь заперта?
— Заперта, заперта. Изъ-за этого мы васъ и позвали, — говорили жильцы.
— Вы стучали и онъ не откликается?
— Ни, ни… Ни одного словечка.
Дворникъ самъ постучалъ въ дверь и закричалъ: