Семиполовъ тоже поднялся и сказалъ:
— Вотъ теперь все. Потомъ я ждать пять недѣль, не дождался и рѣшился сообщить вамъ… Затѣмъ, извините за безпокойство и позвольте проститься съ вами!
— Благодарю, что сказали, — проговоритъ Пугаловъ и вздохнулъ:- Ахъ, что нынче за мальчики! Это чистое наказаніе! Аристархъ! — крикнулъ отъ сына.
— Нѣтъ, ужь только, Бога ради, не при мнѣ, многоуважаемый… Мое дѣло было вамъ сказать, а слушать — не могу. Мое почтеніе…
Семиполовъ схватилъ шляпу и бросился въ прихожую. Пугаловъ сталъ его провожать, затѣмъ, когда тотъ ушелъ, вбѣжалъ въ столовую и сказалъ женѣ, все еще сидѣвшей около кофейника:
— Каковъ у насъ-то Аристархъ-то! Новая мерзость… Новое происшествіе… Взялъ отъ имени моего у Семиполова мѣсяцъ тому назадъ пятьдесятъ рублей и не возвратилъ до сихъ поръ. Обманомъ взялъ… Да вѣдь какую исторію сочинилъ!
— Да что ты! Какъ-же это дѣло было?
Жена слезливо заморгала глазами.!
— Да какъ дѣло было! Подло дѣло было, скверно было, гнусно было! — закричалъ Пугаловъ. — Надо сейчасъ разобрать. Аристархъ! — сталъ онъ звать сына. — Аристархъ! Но какъ и чѣмъ его наказать за эту продѣлку? Вѣдь это почти мошенничество! Аристархъ!
Въ дверяхъ показался сынъ. Онъ шелъ тихо, потупившись, лицо его было красно, онъ плакалъ.
— Ну, что ты надѣлалъ, дрянь ты этакая! — воскликнулъ отецъ. — Ухитриться подъ такимъ предлогомъ взять совершенно у посторонняго человѣка деньги. И куда тебѣ такія деньги? Вѣдь я даю тебѣ деньги на мелкіе, карманные расходы. Мальчишка! Материно молоко еще на губахъ не обсохло, а онъ…
— Простите…
И сынъ, горько плача, низко поклонился.
— Простите, простите… — передразнилъ его отецъ. — Но вѣдь этаго мало, что ты плачешь и просишь прощенія. Ты долженъ разсказать, куда ты дѣлъ деньги. Говори, мошенникъ!
— Тотализаторъ проклятый! — проговорилъ, рыдая, юноша.
IV
Молодая хорошенькая женщина, въ юбку которой стоялъ уцѣпившись бѣлокурый мальчуганъ лѣтъ трехъ, одѣтый въ синій матросскій костюмъ, вынула изъ кармана носовой платокъ, отерла влажные глаза и съ нервнымъ дрожаніемъ въ голосѣ заговорила:
— Я очень рада, что вы пришли… И вы, папаша, и вы, мамаша… А то я хотѣла къ вамъ ѣхать. Бога ради, повліяйте какъ-нибудь на Геннадія. Вѣдь съ нимъ просто жилъ невозможно. Можетъ быть, онъ васъ какъ отца и мать послушаетъ, а я ужъ всякія увѣщанія испробовала и все никакого толку.
— Что такое? Что такое? Развѣ опять?.. — тревожно спросилъ свекоръ и свекровь.
— Опять… Да онъ и не прекращалъ! Зимой ему нѣсколько повезло и онъ выкупилъ кое-какія наши вещи, а лѣтомъ снова сталъ закладывать.
— Даже вещи проигрываетъ? — воскликнулъ свекоръ, полный, добродушнаго вида старикъ съ крупной лысиной и сѣдой, коротко остриженной бородой.
— Да вѣдь ужъ я два раза говорила вамъ… — произнесла молодая женщина.
— Говорила, говорила она, только ты забылъ, — подхватила свекровь, тоже полная женщина съ широкимъ проборомъ на головѣ, въ сѣромъ фланелевомъ платьѣ и золотыхъ часахъ въ длинной золотой цѣпочкой на груди, и прибавила:- Проклятый тотализаторъ! И какъ только не запретятъ его!
— Вы говорили мнѣ, Евгенія Васильевна, что Геннадій много въ тотализаторъ проигрываетъ, а про вещи ничего не говорили, — сказалъ старикъ. — Вещи это ужъ слишкомъ!
— И про вещи, папаша, говорила. Вы знаете, весной вѣдь онъ мою лисью ротонду проигралъ.
— Да что ты!
Старикъ даже привскочилъ въ креслѣ, поднялся и сталъ ходить по гостиной.
— Проигралъ. Я и не знала-бы этого, но вчера онъ мнѣ самъ сознался, — продолжала молодая женщина.
— Это изъ рукъ вонъ! — возмущался старикъ.
— Весной онъ взялъ мою ротонду, чтобы отдать на лѣто для сохраненія отъ моли мѣховщику, я такъ и думала что ротонда у мѣховщика. Вчера я говорю ему: хорошо-бы, Геннадій, завтра взять отъ мѣховщика мою ротонду. Пора ужъ… Пока она вывѣтрится отъ камфары и нафталину. Вдругъ онъ встаетъ передо мной на колѣни и говорятъ: «Прости, Женичка, я ее заложилъ въ ломбардъ». Ну, когда онъ теперь ее выкупитъ! Денегъ у него никогда ни копѣйки. Жалованье свое въ конторѣ онъ всегда забираетъ впередъ. Я знаю, что у него выданы векселя какимъ-то жидамъ, отъ которыхъ онъ скрывается. Вы знаете, на-дняхъ у насъ какой-то жидъ сидѣлъ въ пірихожей полъ-дня… «Не пойду, говоритъ, покуда его не дождусь». А Геннадій сидитъ въ спальной и не смѣетъ выйти. Но ротонда, ротонда! Я не знаю, какъ мнѣ теперь моей мамашѣ сказать.
Молодая женщина заплакала.
— Выкупимъ, выкупимъ какъ-нибудь вашу ротонду. Мы выкупимъ, — сказалъ старикъ.