— Этого, Михаилъ Сергѣичъ, мало. Мы въ долгу, какъ въ шелку. Должны въ мясную лавку. Портной караулитъ на лѣстницѣ. Я боюсь за себя, боюсь за дѣтей. Вѣдь онъ все проиграетъ. Вѣдь ужъ я сама плачу иногда кое за что. Получаю проценты съ десяти тысячъ, которыя мнѣ даны мамашей въ приданое, и расплачиваюсь, — продолжала Евгенія Васильевна. — Ахъ, если-бы вы все знали! — воскликнула она и опять заплакала.
— Не плачь, милушка, не плачь… — утѣшала ее свекровь. — Въ твоемъ положенія это вредно.
— Да… Вотъ хоть-бы и мое положеніе. Черезъ полтора мѣсяца я жду ребенка… предстоятъ большіе расходы. Надо акушеркѣ, надо съ докторомъ посовѣтоваться… Крестины, а у мужа никогда ни копѣйки… Онъ у меня-же иногда на извозчика беретъ.
— Михаилъ Сергѣичъ… Ты долженъ приструнить Геннадія. Ты отецъ… Вразуми его… Вѣдь у него тоже дѣти… — обращается старуха къ мужу.
— Непремѣнно, матушка, непремѣнно… Вотъ только пусть со службы вернется, — отвѣчалъ старикъ. — Вѣдь мы съ женой пріѣхали къ вамъ обѣдать, — прибавилъ онъ, обращаясь къ невѣсткѣ.
— Очень рада, папаша. Только ужъ не взыщите… чѣмъ Богъ послалъ. У насъ сегодня супъ мясной и мясо изъ супа подъ хрѣновымъ соусомъ. Дѣтямъ манная каша. Я сокращаю расходы.
— Михаилъ Сергѣичъ… Ты долженъ обратить вниманіе… — опять говоритъ мужу старуха. — Что-же это такое! Люди недоѣдаютъ, какъ слѣдуетъ.
— Да, обращу, обращу… Пусть только покажется, — откликнулся старикъ и въ волненіи сталъ отирать со лба потъ.
Евгенія Васильевна продолжала:
— И какъ я была умна, что не отдала ему нынче зимой три тысячи рублей! Онъ просилъ у меня три тысячи. Говорилъ, что перемѣнитъ бумаги на какія-то болѣе доходныя. Но я ему не дала. О, съ этими бумагами было-бы то-же, что и съ ротондой!
— Мнѣ кажется, милочка, ты ужь слишкомъ… — вступился за сына старикъ.
— Я слишкомъ! Да если вамъ все разсказать, такъ вы въ ужасъ придете, — отвѣчала Евгенія Васильевна. — Лѣтомъ, когда мы жили на дачѣ, серебро наше хранилось въ городской квартирѣ у меня въ зеркальномъ шкапу и ключъ былъ у меня. Такъ онъ подобралъ ключъ.
— Не разсказывай, не разсказывай! — замахала руками старуха.
Невѣстка не унималась.
— И вотъ теперь отъ всего моего приданаго серебра у насъ только серебряныя ложки и больше ничего, — рѣшительно ничего.
— Пфъ… — отдувался старикъ и въ волненіи ходилъ по комнатѣ. — Какая несчастная страсть!
— Страсть велика, но вѣдь и соблазнъ великъ, — сказала старуха. — Я не понимаю, какъ не запретятъ этотъ тотализаторъ! Вѣдь это азартная игра, вѣдь это все равно что рулетка.
— И прямо, прямо дачникамъ навязываютъ, — говорила Евгенія Васильевна. — Вѣдь этотъ тотализаторъ теперь въ самомъ дачномъ центрѣ. А мужъ хорошъ! Помните, онъ доказывалъ и вамъ и мнѣ, что на Крестовскомъ островѣ дѣтямъ жить сыро на дачѣ, что надо поселиться въ Лѣсномъ или въ Коломягахъ. Ну, вотъ и наняли дачу въ Коломягахъ. Я съ дуру согласилась. А это онъ на Лѣсномъ и на Коломягахъ изъ-за того настаивалъ, чтобы ближе жить къ скачкамъ, къ тотализатору, чтобъ постоянно въ этомъ проклятомъ вертепѣ торчать. Несчастіе! Серебро, ротонду проигралъ, свою шубу…
— Даже и свою шубу?! — воскликнулъ старикъ.
— Все, все… Были у меня золотые, дареные вами-же нашимъ дѣтямъ на зубокъ — и золотые эти вытащилъ, у меня изъ стола и проигралъ, — разсказывала Евгенія Васильевна.
— Это ужасъ, что такое!
Звонокъ у наружныхъ дверей.
— Вотъ мы его сейчасъ припремъ. Это онъ, — сказалъ старикъ, потирая руки.
— Поздно, папаша. Онъ ужъ такъ втравился, что по ночамъ даже про лошадей бредитъ, высчитываетъ ставки. Онъ жену, дѣтей забылъ изъ-за проклятаго тотализатора. Съ нимъ жить, такъ мы буквально нищіе будемъ. Я хочу забрать свои вещи и переѣхать къ моей матери.
— Да что ты! Женичка, опомнись! — закричала старуха.
— Евгенія Васильевна, опомнись! Что ты говоришь! — воскликнулъ старикъ,
— Одинъ исходъ. Только у мамаши моей я кое-какъ и могу еще просуществовать на тѣ проценты, которые я получаю съ моего капитальца. Ну, у мамаши кое-что есть. Она живетъ своимъ домомъ. А съ нимъ — онъ все растратитъ.
На порогѣ стоялъ мужъ, мужчина лѣтъ подъ тридцать, въ бѣлокурыхъ усахъ, въ сѣрой пиджачной парочкѣ, съ портфелемъ подъ мышкой.
— Про меня? Про тотализаторъ?… Эхъ, старая пѣсня! Нельзя-же совсѣмъ безъ страстей жить, нельзя-же совсѣмъ ужь никакимъ спортомъ не увлекаться! Но теперь меня бьетъ неудача. Однако, не всегда-же она будетъ меня бить. Когда-нибудь да поправлюсь, — проговорилъ онъ и сталъ здороваться со стариками.