Ризван кивнул.
— Да, ты прав.
Потянуло прохладой. Медленно опускался вечер. Казалось, сумерки с гор падают крупными темными хлопьями. Аризан Нестороский никогда не видел такого заката. Все вокруг пылало пожаром. Протянешь руку — и обожжет. Небо переливалось всеми оттенками красного цвета — от яркого и прозрачного, как кровь цыпленка, до густого и темного, как сок вишни. Красный свет заливал их, окрашивал кожу, одежду, слепил глаза.
— Я думаю, что солнце так заходит только у Люботена, — сказал Ризван.
Аризан молчал. Дома уже убрали пшеницу. Дней пять уйдет на просушку.
Последние двадцать дней он жил только одной мыслью: чтобы отряд отправился после жатвы. Чуть свет, а то и ночью бегал он в поле и просил пшеницу поскорее поспеть. Он брал колос и, словно лаская, проводил по нему рукой, чтобы проверить, не отделяется ли зерно, и теплая волна нежно охватывала его, когда зерно под пальцами выходило из своего гнезда. А вести из Тетова приходили все чаще и чаще: «Скоро выступаем. Готовься!» Когда, с кем — об этом ни звука, только одно — готовься! Успеть бы убрать пшеницу. Он уйдет со спокойной душой, если в доме будет мука. Отец с матерью еще не стары, но одним им не управиться. Иванка не может отойти от Илчо, а сестра Слободанка тоже плохая подмога.
Аризан улыбнулся. Вспоминая Иванку и Илчо, он всегда расплывался в блаженной улыбке. Через месяц с небольшим, двадцатого августа, мальчику исполнится год. Подумать только, уже парняга.
Как он радовался отцу, протягивал к нему ручонки и что-то весело лопотал! Аризан любил смотреть на него ночью, когда тот спал в своей зыбке, посапывая и забавно раскинув над головой ручонки. В свете луны его пухлое личико казалось еще круглее. «Не трогай его, разбудишь», — беспокоилась Иванка, а он все гладил малыша по пухлым щечкам и вытирал оросившие его лоб жемчужинки пота. А сердце затопляла сладостная, щемящая нежность.
С того дня, когда связной впервые сказал: «Готовься!», Аризан больше времени стал проводить с женой и сыном. Ему хотелось ежеминутно видеть их, слышать их голоса. Иванка, не подозревая о его тайных помыслах, целиком отдалась своему счастью — Аризан почти не уходил из дому: что-то чинит, проверяет, суетится, отыскивает себе новые дела и занятия. А если когда и отлучался, то разве что к Николе Терзиескому или к Здравко Бигорскому. Те малость постарше, но это не мешает Аризану дружить с ними. Все село знает про их давнюю дружбу, только ни одной живой душе не было известно, что их накрепко связала партия. Никола еще в тридцать девятом, когда работал пекарем в Белграде, познакомился со студентами-коммунистами из Тетова и Скопле и вступил в КП, а с приходом оккупантов вернулся в Фалише и принялся создавать там партийную ячейку. Он сам, Здравко, Аризан, Любо Катеский и Чеде Сароский составили ее ядро. Любо и Чеде вошли в сформированный осенью тетовский отряд. Отряд был разбит у Кале, и Чеде Сароский погиб в числе первых. Любо вместе с уцелевшими бойцами удалось пробраться в Косово и связаться с призренским отрядом.
Аризан ненадолго уходил к Николе или Здравко, поговорить, почитать, обменяться мнениями и услышанными новостями. Затем Аризан возвращался домой и снова брался за дела. А когда сжали пшеницу, у него словно гора с плеч свалилась. Уже на следующий день, во вторник, он сказал отцу:
— Завтра еду в Тетово, скоро не ждите.
Отец заворчал, но Аризан прервал его:
— Тише! Так надо!
Однако Йордан все же высказался:
— Война, что я буду делать один с тремя женщинами и ребенком на шее?
— Друзья помогут, — успокоил его Аризан.
— Война ведь, у каждого свои заботы, — не унимался старик. — Завтра же про нас забудут.
— Я говорю, друзья помогут, значит, помогут.
Старый Йордан недоверчиво качал головой.
— Сейчас каждому до себя.
Отец и сын, оба высокие, крупные, смотрели в глаза друг другу.
— Послушай, — сказал отец, — я не хочу, чтобы люди всякое болтали про тебя, не хочу, чтобы на мой дом пал позор. Об Иванке и Илчо не беспокойся — они мои дети.
Они обнялись крепко, по-мужски и долго стояли так у скошенного поля, пока солнце заходило за горы и небо оставалось румяным. И Аризан сказал, не разнимая рук:
— Аризан никогда не покроет позором свое имя и свой дом.
— Аризан, ты меня не слушаешь, — обиженно протянул Ризван. — Я говорил, что так солнце заходит только за Люботеном.