Опустевшее кресло все чаще подает голос. Философствует, пускается в рассуждения, как совсем недавно он сам.
Он считает, что врач не должен говорить больному всей правды. Не должен говорить, что болезнь неизлечима.
А в Америке, замечает Брацо, даже от раковых больных ничего не скрывают!
Я знаю. Однако убежден, что всю ответственность должен брать на себя врач. Человеку противопоказана мысль о смерти, хотя никто из нас не бессмертен. Каждый надеется победить болезнь и избежать страданий.
А нынешняя молодежь?
Молодежь вообще не думает о смерти. Она озабочена настоящим и считает, что ей жить вечно! Поэтому она так активна, восторженна и беззаботна. С возрастом, конечно, лет в запасе становится меньше… Но я-то не совершал таких ошибок. Я до конца продолжал надеяться вместе со своими больными.
Ты в самом деле надеялся или делал вид ради них?
В самом деле… А что умеет нынешняя медицина? Слишком мало, чтобы избавить людей от страха смерти. Врачи могут только помочь — доброе слово тоже оказывает целебное действие.
Я помню тот разговор. Он сидел вон там в кресле, а мы втроем — вокруг стола. Двое Шонцовых и я.
Но бывают обстоятельства, когда больному нужно сказать всю правду.
Какие же?
Ну вот, если бы я одна кормила семью, неуверенно начала Сека, то хотела бы знать, как долго мне еще остается жить. Мне многое надо подготовить, сделать для своих детей. В этом случае…
Нет, ты не права. В наше время человек часто умирает скоропостижно. Сколько жизней уносят одни только автомобильные катастрофы… По нынешним временам каждый должен принимать это в расчет, даже если он не болен.
Или вот такой случай. У меня был хороший приятель, который, рассуждая примерно так, как ты, захотел узнать всю правду о своем положении. Ему сказали, но, умирая, он пожалел, что знал все. Не уступайте никому, сказал он мне, и молчите!
Мы долго тогда беседовали, а он задремал. Я увела его в спальню, и кресло осталось пустым. Как сейчас. Только, пока он был дома, оно молчало. А теперь подает голос. Оно не вступает в разговор, лишь размышляет вслух.
Пустое кресло удивляется, например, почему я поздно возвращаюсь со службы.
Где это она так долго задерживается, отчего ее нет? — говорит оно, катаясь по коридору у входной двери. Останавливается перед нею и ждет. Через некоторое время ему начинает казаться, будто снизу доносятся шаги… Ну вот, пришла, радуется оно, вернулась!
Ух, наконец-то дома! — встречает меня оно.
Разумеется, звука моих туфель на каучуковой подошве оно слышать не могло. Какое-то иное чувство подсказывает ему, когда я возвращаюсь. Всякий раз приходя с работы, я знаю, что оно ожидает меня у самой двери.
И в комнате много предметов, которые разом подают голос.
Книжный шкаф. До самого последнего дня он не расставался с книгами…
А вот письменный стол. Заваленный бумагами. Последнее время он уже не читал их, только перекладывал.
Вот его марки. Он осторожно отделял их от конвертов и бережно укладывал в коробочки. По странам. И отдельно — изображения птиц и цветов с Цейлона, из Африки, отовсюду.
Ты на эту взгляни, настоящее чудо! Кажется, Тото недавно говорил, будто он собирает марки?
Конечно!
Может, после обеда пойдем к нему, обрадуем, а?
А можно его к нам позвать, если хочешь!
До самого вечера они с Тото разбирали марки, сортировали их пинцетом и в конце концов уселись за шахматы.
Не могу избавиться от воспоминаний. Они лишают меня силы, которой у меня так мало. И это кресло, что таращит свои пустые глаза, выводит меня из равновесия. Хотя это вовсе не настоящее кресло, а обычный раздвижной стул с двумя подушками. Но мы называли его креслом. Он любил его, ему было в нем удобно. Устроившись в нем, он мог смотреть телевизор, да и входная дверь была видна. Как только раздавался звонок в дверь, он поворачивал голову и радовался, когда приходили гости.
Ты смотри-ка, кто пришел! Вот те на, кого мы видим!
И комната тогда выглядела иначе. Она излучала счастье и радость, которыми светился он. Он искал меня глазами и озабоченно спрашивал, найдется ли у нас что-нибудь перекусить, сможем ли мы хорошо принять наших гостей, и извинялся, что сам не в состоянии обо всем позаботиться.
Я кидалась на кухню, рылась в холодильнике и на полках… да ведь и магазин за углом! На лету подхватывала большую сумку и вот уже мчалась по ступенькам.
Эге-ге!
Следом за мной спешил Давид. Куда ты, давай мы с Ники сбегаем, или с Ниной, или с Ричи…